Я вернулся и, радостной улыбкой скрывая от Ирины страх, проследовал в кабинет. Сел за стол. Неделя впереди была бы прекрасным, чудесным временем — любопытное совещание, на котором можно закинуть удочку об участии лаборатории в новой программе, две статьи в работе, коллеги, консультации, встречи, люди. Можно было бы махнуть за город — очень хотелось почему-то в Абрамцево: как-то хорошо там, спокойно…
Зенков позвонил, как и обещал.
— Да, — твёрдо ответил я.
— Здравствуйте. Мне бы Вячеслава Петровича.
— У телефона.
— Вы посмотрели статью?
— М-да.
— Нам необходимо встретиться.
— Зачем? — Я усмехнулся и обрадовался вдруг пришедшему решению. — В печать она не пойдёт. Тема неактуальна, материал устарел, и если у вас ко мне ничего нет…
— Вы до конца прочли текст? — Зенков удивился. — Вы перевернули последнюю страницу? Там есть дополнение Виноградова. — Он сделал паузу и продолжил: — Если дать ему ход, то всё, что у вас есть, всё, Вячеслав Петрович, чем вы живёте, будет сломано. Семья, работа, привычный круг. Благополучие, которое вы так старательно создавали. Вы понимаете меня? И я это сделаю не моргнув глазом.
Я хотел что-то сказать, но неожиданно сглотнул и зажал микрофон ладонью. И тут же спохватился, поняв, что пугаться надо не этого, а того, о чём говорит Зенков.
— Но мне не нужно вашей крови, мне нужно другое, — внятно продолжил Зенков. — Вы посмотрите, я через полчаса перезвоню.
С каким-то посторонним стуком он повесил трубку.
— Он вовремя позвонил, — сообразил я, — он умеет выбрать момент.
…Последний лист отчёта Богданова я открыл сразу, перевернув пачку листов. На его обороте оказалась бледная ксерокопия текста, написанного от руки, по-видимому, карандашом.
Ниже, под подписью Виноградова, именно Виноградова, — она напоминала наклонный штакетник, и над ней посмеивались — стояла дата: 23.06.1992.
У меня остро закололо в висках, а потом в затылке.
Что-то Павел предчувствовал и, несмотря на то что договорились молчать о поездке, зафиксировал её факт на бумаге. И где-то спрятал. Близким тогда говорили о командировках. Латалин, помнится, «ехал» в Уфу, Виноградов в Тулу, а я в Тюмень. А какие тогда командировки? Кто работал в девяносто втором году в городе Москве? Никто. Хочешь за свой счёт отпуск — пожалуйста, не хочешь, так всем отделом уходите на месяц. Или на три. Без сохранения содержания. Вот и искали, должно быть, потом Виноградова в Туле.
А он копию отчёта со своей припиской так запрятал, что его тогда не нашли. Если б нашли, то наступила бы у меня другая жизнь. Не та, не та, что, к счастью, наступила, а совсем уже другая…
А Зенков нашёл.
И он чего-то хочет. Голос у него спокойный, дыхание ровное, всё продумано. Крови не хочет, хотя к этому готов.
4
Оленька сидела на кухне со словарём Даля на столе. Ирина заняла ванную — будет прогреваться и читать.
— Папа, а ты знаешь, как свиней подзывают?
— Откуда? Я же был городской мальчик. Хрюхрю?
— Ой! — Дочь рассмеялась. — Это они сами так хрюкают! А зовут их так: пацю-пацю, дету-дету, потом — вася-вася, чух-чух!
— Сила! А «пьяндылку» нашла?
— Нет, — огорчилась Оленька.
— Тогда найди слово «профессор». Потому что я хотя и не профессор, но соображаю так же плохо. Такой же тупой. И шутки у меня тупые.
— Это в другом томе…
Оленька нахмурила брови и ушла, а я сообразил, что была тьма, за двадцать пять лет она только усилилась, но явился Зенков и вонзил во тьму состояние, противное тьме. Зачем всё это?
Выйдя на балкон, я закурил, пуская дым по ветру. Я часто смотрел на часы, стыдясь этого, а время шло своим чередом, безразличное и бесконечное.
Вася-вася, чух-чух!
Телефон зазвонил через сорок минут, а я уже десять минут как ждал, сидя за столом. Просто сидел и ждал! Бесстрастным голосом Зенков произнёс:
— Вы посмотрели статью?
— Да, — твёрдо ответил я.