Забытый берег

Он упорно обращался ко мне на «вы», называл по фамилии и жалел. Меня жалел муж дочери Паши Виноградова, почти годящийся мне в сыновья! И я привык! Боже мой! Я лежал в снегу и беззвучно плакал. Тающий снег и слёзы текли по лицу. Что за истерика, в детство я впал, что ли? Зима, волжские горы и доктор наук, который лежит на склоне, униженно зарывшись в снег. На самом деле это ребёнок, и по щекам его текут слёзы. И это я? Да, это я!

Минут через десять мы с трудом поднялись вверх, к лыжам и рюкзакам. Зенков достал мобильник и позвонил:

— Дамир! Мы закончили, начинаем спуск к Волге и дальнейшее движение. Потихоньку подъезжай!

Молча собрались, поглядели напоследок на Волгу и по тропе, медленно, поминутно падая, спустились вниз, на конус выноса. А главное — спустили груз. Густо пахло влажным снегом, где-то в овраге шелестел ветер, журчал тихонько ручеёк.

Отряхнувшись от снега, собрались, вышли на лыжню, встали на лыжи и пошли. Склон за спиной казался совсем чёрным, а над Волгой впереди висел плотный туман. За ним слабо угадывалась левая сторона волжской долины.

Глава 18 На льду

1

Переход через Волгу выдался тяжким. Да, было тяжело, потому что именно я, размеренно шаркая лыжами, нёс рюкзак с останками Паши, и Зенков не обнаруживал желания помочь. Но что рюкзак! То, что на меня ещё навалилось, оказалось вообще непереносимым и давило сильнее, чем моя ноша. Дважды я останавливался, наклонялся и так отдыхал. Однажды, уже на середине пути, не выдержал — снял-таки рюкзак, размахивал руками, приседал и кланялся. Зенков терпеливо меня поджидал и ничего не говорил. Потом буднично заметил:

— Последний автобус от Гремячево на Бережки уйдёт через полчаса. Про маршрутки не знаю. Но если вы не успеете, то не страшно — вернётесь в гостиницу и уедете завтра. В любом случае останки Виноградова доставить на левый берег придётся именно вам. Даже если вы умрёте здесь, на лыжне, то придётся воскреснуть и доставить. Впрочем, вы это знаете. Хотите коньяку?

Признаться, он меня уже злил своими предложениями выпить коньяку. Всё узнал и подготовился! Я отказался: коньяк при физической работе ни к чему, а Пашины останки мне надо было перенести через реку в любом случае. Вот, шагай, падай и умри, а всё равно перенеси! Но не это оказалось главным, а то, что я всё вспомнил. Здесь, на волжском льду деревянным своим, дубовым разумом я стал понимать то, о чём догадывался Зенков. Только он ничего не знал точно и оттого не строил предположений, в каком направлении тут надо думать.

И я тоже не хотел! Упорно не хотел, но только помимо воли сложилась память в спутанную цепочку событий. События эти, ранее тусклые и даже одноцветные, соединились и разом окрасились всеми возможными красками и оттенками, отчего казались такими яркими, что и мелкие эпизоды как-то проросли в этот клубок и мерцали в памяти. Хорошо, что я нёс рюкзак: от этого дрожь уходила в шаги и тяжёлое дыхание.

Давным-давно, в год окончания института…

Мы собирались всей студенческой группой — совершить прощальный совместный вояж. Собирались оставить память на долгую жизнь о нас самих, молодых, уже не студентах, но ещё не инженерах. Так не хотелось расставаться, но ведь мы должны были расстаться, потому что жизнь торопила нас куда-то вперёд, далеко, туда, где интересно и неизвестно. И где что-то такое будет… Вот так! Грустно и нежно было на душе. Царил молодой энтузиазм, и радостный настрой охватил многих. Кто-то требовал путешествие подальше от людей, в лес или степь, кто-то в горы, а кто-то заявил, что надо ехать в цивилизацию, но чтобы место было дикое! И решили так: отправиться на неделю на Рижское взморье, а остановиться не в Риге или Юрмале, где собираются отдыхающие со всего Союза, где пансионаты и гостиницы, а поехать в другую сторону, туда, где артиллерийское стрельбище, и оттого никто не строит пансионатов, а значит, не так уж и много народа, но зато море, дюны и густые сосновые леса. Шумело человек пятнадцать, собиралось девять, а поехало и того меньше. Вот тогда-то и стало нас четверо, тогда, но не раньше: Паша Виноградов, Саша Конев, Витя Латалин и я. И Лена Богданова! Да-да, Лена Богданова, дочь профессора Богданова, которая училась в нашей группе.

Впятером решительно поехали, и добрались, и быстро устроились, ничего не зная и не представляя, куда мы направлялись. Получилось! И великолепно получилось — второй этаж частного дома, большая комната-зал нам четверым и уютная каморка для Лены. Море рядом, через шоссе.

Зал открывался на ничем не огороженную крышу крыльца, на которой мы сидели по вечерам и заворожённо смотрели на горящее в закатном солнце море. Его было отлично видно в широкий прогал между соснами: сначала сквозь ветви просматривался небольшой отрезок шоссе, к вечеру пустынного, потом песчаный пляж с перекрученной ветрами сосной, криво стоящей на жилистых корнях, и, наконец, плоское тихое море.

Такое далёкое прекрасное море…