Забытый фашизм: Ионеско, Элиаде, Чоран

Ровно через 20 дней после публикации этой статьи разразился легионерский мятеж. Чоран, таким образом, являлся очевидцем не только самого этого события, но и всего, что предшествовало ему и последовало за ним. В четверг 2 января, на следующий день после выхода статьи о Трансильвании, Михаил Себастьян случайно встретился с ним на улице. Чоран с восторгом поведал ему о своем назначении на должность атташе по культуре в румынское посольство во Франции (на самом деле это была должность советника по культуре). Он явно немного неловко себя чувствовал перед Себастьяном, который подвергался антисемитским преследованиям со стороны легионерского правительства и к тому времени уже не испытывал ничего — ни желания покончить с собой, ни стремления к сопротивлению (так он писал в своем дневнике накануне упомянутой неожиданной встречи). Себастьяна выгнали из журнала, где он был редактором, из адвокатской конторы, работа в которой приносила ему средства к существованию; он провел часть предшествующих месяцев на разгрузке вагонов с лесоматериалами в бригаде, сформированной из направленных на принудительные работы евреев. Чоран «весь сияет», отмечал Себастьян. Автор «Духовного портрета Капитана» оправдывался, как мог, довольно неловко пытаясь и себя выдать за жертву режима. «Ты понимаешь, — сказал он Себастьяну, — если бы я не получил этого назначения, если бы я остался здесь, меня бы отправили на фронт как резервиста. Я как раз сегодня получил повестку. Но я не хотел идти на пункт сбора. А так все утряслось. Понимаешь?» Его гораздо менее удачливый, но всегда отличавшийся поразительным великодушием собеседник мысленно комментировал: «Конечно, я понимаю, дорогой Чоран. Я не хочу быть с ним злым (и особенно здесь — что бы это дало?). Он представляет интересный случай. Это даже больше, чем случай: он ведь интересный человек, исключительно умный, без предрассудков (здесь Себастьян, вероятно, преувеличивает... — Авт.) в котором любопытно сочетаются цинизм и трусость в двойном объеме»[694]. Другая запись — от 12 февраля 1941 г., т. е. сделанная уже после мятежа, — содержит более обескураживающее утверждение. Себастьян писал: «Хотя Чоран и участвовал в мятеже, сохранил должность атташе по культуре, на которую его назначил Сима за несколько дней до своего свержения»[695].

Как понять, какую роль приписывает Чорану Себастьян? Это сделать трудно, учитывая, что на сегодняшний день мы не располагаем никаким иным свидетельством, позволяющим подтвердить маловероятную гипотезу непосредственного участия Чорана в ужасных событиях тех трех дней.

Отношения между легионерами, пытавшимися сосредоточить всю власть, и Антонеску начали портиться с начала декабря. В январе в Бухаресте был убит немецкий офицер — по всей вероятности, сотрудником британских спецслужб. Это убийство послужило предлогом к началу боевых действий. Антонеску отправил в отставку несколько легионерских министров; Легион ответил захватом ряда зданий государственных служб, в том числе префектуры полиции. Заручившись поддержкой Гитлера, визит которому он нанес 14 января, кондукатор тоже стал готовиться к уличным боям. К вечеру 21 января волнения охватили всю страну. В Бухаресте еще до начала столкновений с правительственными частями легионеры решили попрактиковаться на евреях. В тот день, 20 января 1941 г., вспоминал Серж Московичи, робкое солнце освещало обычную уличную толчею. Но с наступлением вечера фашисты и примкнувшие к ним хулиганы расшумелись. Люди старались сохранять спокойствие, но многие устремились на поиски своих близких. «Это было незабываемое испытание. То, что я увидел, навсегда изменило мое представление о людях»[696]. Однако будущий социолог не мог видеть все.