Забытый фашизм: Ионеско, Элиаде, Чоран

Перефразируя Андре Бретона, можно сказать, что Дюпрон явился тем прохожим — а может быть, и проходчиком, — который сыграл серьезную роль в истории франко-румынских культурных отношений. В частности, именно к нему обратился в 1937 г. Элиаде с просьбой перечитать статью Раффаэле Петтацони для первого номера редактируемого им журнала «Залмоксис»[761]. Более того, Дюпрон даже выказывал беспокойство по поводу участи его румынских протеже в Париже после Освобождения, поскольку до конца августа 1944 г. Румыния продолжала участвовать в войне на стороне фашистской Германии. Подтверждение можно обнаружить в одном из досье Фонда Чорана при Литературной библиотеке им. Жака Дусе. Там хранится отдельный листок без даты и подписи, на котором от руки написано: «Выяснить, что теперь с румынскими студентами, проживающими в Париже в связи с прохождением обучения. Не арестованы ли они? В подобном случае Дюпрон, бывший директор Института Французских исследований в Румынии, ручается за двух из них: Александра Шабера (проживающего по адресу ул. Эколь де медсин, 4) и Эмила Чорана (проживающего по адресу Отель Расин, улица Расина, V округ)». Испытывал ли Чоран по-настоящему благодарность к Дюпрону? Он всегда вспоминал, что «Дюпрон оказал ему огромную помощь». Во всем остальном французский историк привлекал его в значительно меньшей мере, чем Людвиг Клагес. Чоран рассказывал, что служил ассистентом Дюпрона в Сорбонне, где получил место по возвращении из Румынии. Он сознается, что ходил туда в течение года из благодарности, но «это была смертная пытка: он был неглуп, но не обладал темпераментом и был неинтересным. Через год я себе сказал: «Довольно! Я его уже отблагодарил»[762].

Тем не менее именно благодаря скучному Альфонсу Дюпрону Чоран жил в оккупированном Париже как молодой рантье. Об этом периоде мало известно, за исключением того, что румынский философ, как обычно, вел существование маргинала. Он перестал сотрудничать и с румынскими печатными изданиями, за исключением одного эссе, носившего многозначительное название «Никого нет»[763]. Эссе лишено какой бы то ни было политической окраски. Очень трудно составить себе точное представление об умонастроениях Чорана и об эволюции его политических представлений в течение всего этого периода безвестности. Общий результат, полученный на основании имеющихся в нашем распоряжении данных носит противоречивый характер.

Чоранова ностальгия в «Комедии»

Румыния явно от него отдаляется. Как сам Чоран сообщает Альфонсу Дюпрону в июне 1941 г., он отказался от грандиозных прожектов национальной революции, столь длинно изложенных в «Преображении» в 1936 г. Уж слишком его соотечественники посредственны. Румыния все еще присутствует в «Требнике побежденных», составленном в отеле Расина в 1940—1944 годах, но уже рисуется полутонами. Сочетание ненависти (к прошлому и традиции) и экзальтации (в отношении собственного будущего) сменяется единым чувством — смирением. Чорановская Румыния отныне — «горестная родина», «родная пустыня»[764]. Но главное — она вызывает глубокое разочарование. Потомки даков кажутся ему теперь расой побежденных, своих сограждан он отныне видит не идеалами для подражания, а пастухами. Мечта о национальном коллективизме погибла, и философ пытается забыть о своей горечи в парижских предместьях. Он, по всей вероятности, считает, что его народ оказали недостойным его амбиций. Реформа государства, чувство власти, руководство молодежью, строительство Judenrein (свободной от евреев) Румынии — легионерской страны с мужественными добродетелями? «Придумывать ей призвания, которые она тут же опровергнет? Больше не могу. Ее существование оскорбляет все, что поднимается над разочарованием», — пишет он в «Требнике». Потерпевший поражение Чоран решает жить отныне как «потерявший корни, но нашедший отраду в долинах с лучшей почвой»[765]. Тем не менее разрыв Чорана с родиной не следует абсолютизировать, поскольку сам он сознавался впоследствии, что в это время решил... углубить свое знание румынского языка. С этой целью он посещал православную церковь, где буквально глотал все книги, попадавшиеся ему под руку[766]. Напомним также, что в годы оккупации Чоран продолжал писать на румынском языке. При этом он отказывался от заказных работ — в частности, таковую ему предлагала некая мадемуазель Манеску, сотрудница дипломатического представительства Румынии в Виши, откуда Чоран был изгнан несколько месяцев назад. Инициатива по предложению этой работы исходила от Леонтина Константинеску, коллеги Элиаде по посольству в Португалии. Речь шла о предложении оплатить «эссе против (дальше неразборчиво. — Авт.)» — так Чоран коротко объяснил Элиаде в открытке от 8 марта 1942 г. «Я отказался по разным причинам», — писал он. Поскольку предмет заказа разобрать невозможно, мы не в силах удовлетворить наше любопытство на сей счет.