Забытый фашизм: Ионеско, Элиаде, Чоран

Постепенное возвращение Ионеско к двум его бывшим товарищам по Молодому поколению, вероятно, не покажется странным, если вспомнить, как он сам вышел из ситуации со своим вишистским прошлым. Здесь, может быть, и следует искать ключ к этому загадочному примирению. Конечно, три наших героя, в общем неразлучные, часто ссорились. Чоран вместе с Ионеско негодовал по поводу интриг четы Элиаде, которые мстили, объясняя Ионеско, что Чоран злословит в его адрес. И Ионеско пишет Чорану письмо, полное оскорблений, обвиняя его в том, что тот «всего лишь литератор». Один из этой троицы постоянно утверждал в отношении двух других, что им больше нечего сказать друг другу, завидуя издательскому успеху их книг; что же касается Чорана, он не лишал себя удовольствия, в зависимости от ситуации, шепнуть на ушко то одному, то другому французскому философу по поводу историка религий: «Элиаде — совсем не такой, как вы думаете!» Но эти легкие размолвки постоянно кончались примирением: «Писательские раздоры — это как шлюхи, работающие в одном квартале», — скажет однажды Чоран, в конце жизни ставший для Ионеско чем-то вроде нянюшки и конфидента. Они перезванивались каждый день. У академика порой создается впечатление, что о нем слишком мало говорят. Чоран его разубеждает: «Ну что тебе еще надо? Ты же самый знаменитый человек на свете...»[1058] В ответ, когда речь заходит о Железной гвардии и о том «интеллектуальном стыде», который Чоран испытывает за то, «что дал ей себя соблазнить», автор «Носорога» отпускает ему все грехи. Ионеско говорит, что «это пошло», потому что движение «было совершенно безумным»[1059].

Им удалось сделать так, чтобы родиться в начале века, причем так, что друг от друга их отделяло каждый раз по два года. И в смерти они следовали друг за другом, как это было нормально для трех столь тесно связанных судеб. Элиаде не стало в 1986 г., Ионеско — в 1994-м, Чорана — в 1995-м. Выходя из румынской православной церкви на улице Сен-Жан-де-Бове после отпевания Элиаде, которое происходило спустя несколько дней после того, как его похоронили в Чикаго, Ионеско, с трудом шедший, опираясь на руку своей дочери Мари-Франс, грустно улыбаясь, удрученно сказал по-румынски: «Теперь наш черед».

Заключение ПОЧЕМУ ТРИ ЭТИ ЛИТЕРАТУРНЫЕ СУДЬБЫ НАС КАСАЮТСЯ

Если считать, что XX век был веком интеллектуалов, Эмил Чоран, Мирча Элиаде и Эжен Ионеско пересекли его как некие символические пассажиры — одновременно в географическом плане, с Востока на Запад, и политически — от фашизма к коммунизму. Это означает, что история их жизни в Румынии, в сочетании с историей той гигантской работы в области теории и стилистики, которую они провели после 1945 г., чтобы стереть следы первой, перемещает нас далеко за пределы того далекого уголка Балкан, которым представляется отсюда их родина.

Слишком часто забывают, что этот век был еще и столетием восточноевропейских интеллектуалов. Эта книга пишется в тот момент, когда Румыния, Польша, Венгрия, готовятся стать частью Европы. Хотелось бы, чтобы ее написание могло изменить сложившийся взгляд на историю Восточной Европы и ее элит как на другую историю. Творческие пути восточноевропейских и западноевропейских интеллектуалов постоянно пересекались, в том числе и через преломление в нашем культурном и политическом пространстве тех драм и перемен, которые они переживали. Достаточно вспомнить в этой связи о Чеславе Милоше, Лешеке Колаковском, Артуре Кестлере, Яне Паточке, Дьерде Лукаше, Пауле Челане и многих, многих других. От националистических движений 1920—1930-х годов через героические времена диссидентов до «странной посткоммунистической эпохи»[1060], современниками которой мы являемся, — метаморфозы, переживаемые образом этой второй Европой прямо в лоне нашей, первой Европы, не выпадают из нашей истории; напротив, они — ее неотъемлемая часть. Обе половины Европы не перестают протягивать друг другу зеркало. И хотя оно часто небеспристрастно и искажает то, что показывает, оно помогло все же изменить взгляд, который мы обращаем на самих себя[1061]. Говорить так — одновременно означает напоминать, что «восточноевропейский вопрос» в течение более чем столетия представляет отражение той же проблемы, с которой сложившиеся нации сталкиваются и сами: это проблема понимания нами, жителями Запада, собственной идентичности, понимания нашего будущего, смысла нашего существования и нашей грядущей политической жизни.

ЕВРОПОДХОД