Фаина пришла к нему, когда в квартире была только домработница Майя. Представившись сотрудником Горгаза, Фаина вошла в дом. Она собиралась воткнуть приготовленный заранее нож-корд в дверь, но тут увидела на стене куклу-оберег. Решение созрело мгновенно: она сняла куклу и приколола ее к двери кордом так, чтобы лезвие ножа заостренной частью смотрело вверх. Фаина знала, что Азур поймет этот знак. Он означает смерть, и Азур знает это. Есть такая примета: если нож перевернулся – значит, в доме прольется кровь. Чтобы отвести беду, нужно обязательно «напоить» нож кровью: принести жертву.
– Зачем вы проникли в дом?
– Азур боялся. Он бы ни за что так просто не открыл мне дверь, – я это хорошо понимала. Для того и придумала корд и проколотую им куклу-оберег. Увидев, что над его талисманом надругались, Азур хоть на секунду, но должен был впасть в оцепенение. Так и получилось.
– Но я все равно не понимаю, – сказал Лямзин, – куклу невозможно было не заметить. Значит, едва войдя в дом, Азур должен был обратить на нее внимание.
Фаина согласно кивнула:
– Конечно. А вы что, думали, я буду ждать? – Она вдруг засмеялась. – Когда ненавидишь, силы удесятеряются. Я ждала, когда он войдет в квартиру. Вы же помните – там последний этаж. Как только Азур вошел, я спустилась и позвонила в дверь. Дальше – пистолет с глушителем и выстрел в дверной «глазок». Все произошло очень быстро.
– В доме кто-нибудь еще был, кроме Азура?
– Нет. Он открыл дверь своим ключом.
– Это ничего не объясняет.
Она пожала плечами.
– Мне все равно. Я, кроме него, никого в тот день не убивала.
– А Васечкин? – спросил Лямзин. – Ему вы, Фаина, инкриминировали «Ira», “гнев” – пятый грех?
Фаина, еле заметно скривив в улыбке губы, кивнула:
– Да. Но я сама повинна в этом грехе. Потому ничего с вашим Васечкиным не вышло. Гнев придавал мне силы, я не имела права наказывать за то, в чем повинна сама. Тот, кто собрался мстить, сначала должен очиститься от собственного несовершенства. – Она помолчала, будто собираясь с силами. – Теперь вы все знаете, мне больше нечего добавить. Александра, налей мне, пожалуйста, воды.
Александра, которая за все время горестного монолога Фаины не отходила от нее ни на шаг, схватив стакан, кинулась к графину. То, что произошло дальше, для всех оказалось шоком. Фаина быстро, ловким движением сунула что-то в рот и начала оседать.
– Держите ее! – запоздало крикнул Лямзин, бросаясь к женщине.
– Фаина, нет! – истерически закричала Александра, роняя стакан.
Станах разбился, и она оцарапала осколками руки, но даже не заметила этого. Александра рыдала навзрыд, пытаясь поднять голову подруги. Похоже, она до конца не осознавала, что все кончено, причитая: «Скорее, скорее, вызовите «Скорую»!»
Когда ее все-таки оторвали от мертвого тела подруги, Александра подняла вдруг на Лямзина глаза и неожиданно трезво и спокойно сказала:
– Ненавижу тебя. Зачем ты это сделал? – Потом пошла к выходу.
Он смотрел ей вслед, и ему самому хотелось кричать. Да, наверное, он мог предугадать, что у человека, решившегося на такую череду убийств, может быть заготовлен такой выход. Туда, откуда его уже никому не достать.
И это означало, что он проиграл. Он проиграл поединок со смертью и в очередной раз прошляпил
Лямзин безучастно оглянулся на всех, кто был в комнате, и вышел из квартиры. Конечно, он должен будет вскоре вернуться, но сейчас ему необходимо хотя бы на несколько минут остаться в одиночестве. Без этого, казалось, он не сможет дальше дышать.
Во дворе Александры уже не было. Лямзин достал телефон, поколебавшись немного, нашел ее номер, но так и не решился нажать на кнопку звонка. Он долго-долго сидел на детской площадке, подняв лицо к серому сумрачному небу и никого не замечая. Очнулся он, только когда ноябрьский холод сковал тело. Вскочив, энергично охлопал себя ладонями, пытаясь согреться, потом быстрым жестом сунул в карман телефон, который держал в руках, и бросился к дому.
Может быть, она и ненавидит его. Пусть. Пока его чувств хватит на них двоих, а что будет дальше – посмотрим.
«Как бог даст», – говорила когда-то ему бабушка.
– Эдуард Петрович, мы вас ждем! – крикнули Лямзину с балкона.
– Иду! – отозвался он.
Эпилог
Александра сидела в сквере на лавочке и кормила голубей. Они сгрудились у ее ног, утробно курлыча и выхватывая крошки друг у друга. В конце концов они так осмелели, что начали семенить по ее ногам и запрыгивать на колени.
Отец появился далеко в конце улицы, но она сразу узнала его. Этот его знакомый поворот головы, его осанка и привычка носить шарф на французский манер. Нет, она не могла его ни с кем спутать! Невероятное открытие до такой степени поразило ее, что она встала, не замечая, как крошки ссыпались с ее рук, а разломанная булка хлеба упала на землю.
– Этого не может быть, – шептала она, как молитву, приближаясь к нему.