Забытый легион

Ромул заметил, что он вновь взглянул на паривших в небе стервятников, и его подозрения еще больше укрепились.

Тарквиний указал на державшихся в отдалении парфян.

— Надо было действовать так, чтобы встретиться с ними, как мы хотим, а не по их плану.

— Верно, — отозвался галл. — На пересеченной местности нам было бы куда лучше.

— То-то и оно.

— Именно так мы и поступали с римлянами в первый год, — пробормотал Бренн. — Нападали на них, когда нам было удобно.

— А теперь парфяне поступают так с нами, — вставил Ромул. — Крассу нужно начинать использовать набатийцев в качестве прикрытия.

Бренн одобрительно кивнул. Но никто не заметил тени, набежавшей на лицо Тарквиния. Его желание совершить большое путешествие сбывалось, но цена, должно быть, окажется намного большей, чем гаруспик рассчитывал поначалу.

* * *

Слова Тарквиния оказались поистине пророческими. На протяжении ближайших нескольких часов мелкие группы парфянских лучников то и дело подъезжали к колонне римлян, пытаясь спровоцировать галлов на новую вылазку. Если конники Публия отвечали на вызов, их засыпали градом стрел. Если они оставались в строю, вражеские кавалеристы расстреливали их издали, словно мишени. У галлов не было луков, и они не могли ничего противопоставить тактике противника, поэтому после нескольких налетов в их рядах оказались значительные потери.

Зато набатийцы, казалось, были неуязвимы. Если парфяне приближались к ним, они сами встречали их стрелами и успешно отгоняли. Красс в конце концов осознал это и приказал Ариамну разделить свою кавалерию и пустить цепочками по обеим сторонам колонны. Присутствие союзников приободрило легионеров.

Армия продолжала медленно углубляться в просторы песчаной пустыни.

Но парфяне моментально приспособились. Теперь они наскакивали на колонну в тех местах, где почему-то не оказывалось набатийской охраны, и их внезапные появления из-за барханов было очень трудно предсказать. Но и шедшие с флангов легионеры быстро научились высматривать облачка пыли, поднятые копытами вражеских коней и извещавшие о грозившем нападении.

— Стой! Поднять щиты! — Такая команда то и дело раздавалась во второй половине дня. — Стройся «черепахой»!

Несмотря на сильнейшую усталость, солдаты научились быстро реагировать на нападения. Каждая сторона римской колонны превращалась в стену щитов, а шедшие в середине поднимали свои щиты, образуя крышу, которая прикрывала всех.

Но несмотря на быстроту реакции, из рядов то и дело раздавались вопли: парфянские стрелы неизменно находили бреши в панцире «черепахи» и тех, кто по какой-то причине чуть замешкался. Враги вскоре сообразили, что стрельба не только сверху, но и ниже щитов даже более эффективна. Легионеры падали наземь, пораженные кто в горло, кто в руку, кто в ногу. Свистящему шипению стрел с нарастающей силой вторили крики мучительной боли.

В этот день Ромул понял, насколько прав был Бренн, когда настоял, чтобы они купили тяжелые армейские скутумы. Галлы, состоявшие в их когорте, пользовались своими традиционными продолговатыми прямоугольными щитами, которые были куда тоньше, нежели щиты легионеров; вскоре стало очевидно, что они намного хуже защищают от стрел, выпущенных луками врагов. Впрочем, если парфяне приближались менее чем на пятьдесят шагов, их стрелы с легкостью пробивали любые щиты. Но на большем расстоянии уязвимыми оказывались только щиты галлов. Утешения в этом было немного. Весь день парфяне благоразумно держались за пределами досягаемости римских пилумов, что составляло примерно тридцать шагов. Одно лишь было хорошо: их атаки длились недолго, поскольку у атакующих быстро кончались стрелы и набатийцы вновь отгоняли их за барханы.

Ближе к вечеру у наемников уже сорок человек были убиты или ранены. Мертвых оставляли валяться на песке — это была свежая пища для стервятников. А раненых оставляли с небольшой охраной. Когда подходил обоз, их грузили на повозки; стоны и крики несчастных усиливали владевшее всеми ощущение страха и неуверенности.

Солнце же продолжало немилосердно жарить с высоты. Из этой печи невозможно было никуда деться. Боеспособность армии Красса неуклонно снижалась.

Первое впечатление Ромула от участия в боевых действиях армии оказалось совсем не таким, какого он ожидал. Все совершенно не походило на рассказы Котты, в которых два войска с грохотом сшибались на плоской равнине. Его товарищи продолжали падать от парфянских стрел, а ему оставалось лишь скрипеть зубами. Теперь все его бои на арене казались детской игрой. Там они сражались один на один, человек против человека. А тактика изматывания противника оказалась для него совершенно внове. То и дело повторявшиеся атаки, на которые римляне никак не могли ответить, были для них мучительной пыткой.