Забытый легион

Ромул до боли стиснул зубы.

— Остается надеяться, что этот дурак вымолит для нас безопасное возвращение. Иначе мы все достанемся в пищу стервятникам.

— Они наверняка потребуют гарантий того, что он вновь не нападет на них, — сказал Тарквиний.

— И что же это могут быть за гарантии? — спросил Ромул.

— Заложники, что же еще. — Бренн сплюнул на горячий песок.

У юноши от тревоги защемило под ложечкой. Неужели предположение Тарквиния окажется верным? Впрочем, углубиться в раздумья Ромулу не удалось.

На склоне бархана внезапно разыгралась ужасная, несмотря на крайнюю непродолжительность, сцена. Андромах и парфяне извлекли припрятанное оружие и сразу убили троих легатов. Солдаты, бессильные что-либо предпринять, увидели, что Красса ударили по голове и он свалился с лошади. Тут же двое парфянских воинов соскочили наземь, взвалили бесчувственного римского военачальника на коня поперек седла и, предоставив своим товарищам расправляться с остальными римскими командирами, галопом помчали пленника прочь.

Ошеломленные легионеры в отчаянии смотрели, как гибла их последняя надежда на спасение. Одному из участников переговоров удалось развернуть коня и ускакать, но все прочие лежали на песке — убитые.

Из всех командиров у армии остался один-единственный легат.

— Теперь нам конец, — простонал кто-то неподалеку.

Бренн с ничего не выражавшим лицом извлек меч из ножен.

— Гнусные предатели! — с горечью выкрикнул Ромул.

— Они наверняка так и задумали с самого начала, — заметил Тарквиний. — Такого я не видел.

Конники, стоявшие наверху, разделились на две цепочки, намереваясь обойти колонну римлян с обеих сторон. Сурена готовил завершающий удар.

Ромул вынул из ножен гладиус. Больше всего он жалел, что так и не отомстил Гемеллу. А нынче будет удачей, если он проживет хотя бы еще час.

Но вдруг Тарквиний в очередной раз взглянул на небо и уверенно произнес:

— Мы трое сегодня не умрем. — И добавил, понизив голос: — Многие погибнут. Но не мы.

У Ромула немного отлегло от сердца. Он с силой выдохнул.

Бренн, чья вера сделалась еще крепче, широко улыбнулся.

Римские солдаты, осознавшие, что вчерашняя бойня вот-вот повторится, как по команде, громко застонали. Замаячившая было перед ними надежда оказалась лишь миражом.

Инициативу взяли на себя центурионы и младшие офицеры. Теперь, когда войско потеряло Красса, нельзя было рассчитывать на сигналы трубачей. Опустив головы, то и дело оглядываясь, люди брели вниз, на ровное место. Войско выстроилось у подножия бархана в неровную линию глубиной в три шеренги. Солдаты вновь подняли щиты в тщетной надежде укрыться от смертоносных стрел, которые вскоре должны были посыпаться на римлян.

Столь гордая еще недавно армия Красса приготовилась к смерти под палящим солнцем Месопотамии. Мало у кого из легионеров сохранилась воля к битве.

Битва, в которой воевала лишь одна сторона, а другая покорно умирала, продолжалась недолго. Опять свистели в воздухе бесчисленные парфянские стрелы, пробивая насквозь щиты и убивая тех, кто за ними укрывался. О том, чтобы как-то ответить, нечего было и думать, и солдатам оставалось лишь гибнуть, не сходя с места. Любого, кто покидал строй и пускался в бегство, враги сразу же догоняли и убивали. Вскоре на песке сотнями лежали убитые и тяжело раненные римляне.

Катафрактарии пошли в атаку, когда конец боя был ясен и близок. Тяжелая кавалерия, разогнавшись вниз по склону, врезалась в центр римского строя. Копья протыкали кирасы и кольчуги, мечи глубоко рассекали плоть, конские копыта топтали упавших. Неудержимый удар парфян пробил в римском войске громадную брешь.

Еще один нажим — и легионеры пустились бы в паническое бегство.

Единственный уцелевший легат приказал опустить орла своего легиона. Это было сигналом капитуляции. На всю жизнь запомнил Ромул тот миг, когда символ военного могущества римлян опустился на песок. Он впервые увидел их в Брундизии, гордо вздымавшимися в руках знаменосцев, и с тех пор вид серебряных птиц постоянно будоражил его кровь. Пока он был рабом, а затем гладиатором, в его жизни не было ничего такого, что всерьез вдохновляло бы его. Юпитеру он поклонялся точно так же, как и все остальные, — надеялся и верил в непостижимое. А вот орлы, сделанные из твердого металла, служили вещественным доказательством военного могущества Рима и годились лишь для того, чтобы быть им преданным. Как-никак, а он был римлянином. Его мать была италийкой, да и тот негодяй, который ее изнасиловал, — тоже. Так почему бы ему не идти за этим орлом в битву наравне с солдатами регулярных легионов?