Забытый скакун

Сын Глобуса и Бегонии, чисто-вороной, как и мать, Бедуин, подрастая, все больше складывался в жеребца правильной русско-верховой породы. Он родился в 1945 году. 20 января 1947 года родился другой сын Бегонии, от Браслета, – Былинник, «второй Браслет». Оба – вороные, оба – почти без недостатков, в обоих – сто процентов русско-верховых кровей.

А что стоила победа на скачках в Москве!

Глядя на это подрастающее поколение, уральцы еще и еще раз убеждались, что избранное направление в работе правильно, что все идет так, как надо, как должно быть. К этой мысли приходил Соколов; с этой мыслью, усталый, после дня, проведенного в конюшнях, левадах, на пастбище, где гуляли матки с жеребятами, возвращался домой Караваев. Серый крапчатый пойнтер Айва встречала его у порога; на стене, окаменев в позе, какую придал ему художник, молчал Ашонок. Караваев подходил и подолгу смотрел на него. Сын Свирепого 2-го и Досужей и через полтораста лет после своего рождения (он родился в 1808 году) был все так же полон силы и сдерживаемой энергии; на него никогда не надоедало смотреть. Конь косил свирепым глазом и молча словно напоминал Караваеву о важности дела, которому тот посвятил себя. Он был очень хорош, всегда хорош! – этот хищно изогнутый вороной конь с поднятой ногой, хотя он и не мог спрыгнуть со стены, чтобы пуститься, в галоп.

Каков же он был при жизни! Он будто говорил своим видом: «Смотри на меня: такой должна быть вся твоя порода!» И, глядя на него, молодой начкон вспоминал слова, которыми князь Урусов – неисправимый конник – в своей «Книге о лошади» заканчивал раздел о русско-орловско-ростопчинской верховой породе: «есть полное основание, предполагать, что будет время, когда вновь заговорят об этой прекрасной верховой лошади, как чистом типе».

6

Право, на хорошем месте стоит завод! Каждый раз, приезжая в Талый Ключ, Соколов невольно ловил себя на этой мысли. Завод расположен близ железной дороги (удобно перевозить коней) и в то же время в стороне от нее. В трёх километрах раскинулся на берегу Ирбитского пруда рабочий поселок Красногвардейский, где, в низинке, погромыхивает старый Ирбитский металлопрокатный заводик. В полночную тишь слышно, как там, проковывая железо, стучат старинные паровые молоты. Вокруг – поля, перелески, ширь, приволье.

Места здесь не похожи на уральские: нет больших гор, леса не так суровы, течение рек не столь стремительно. Это стык Урала с Сибирью. Особенно хорошо в Талом Ключе в начале осени, когда сентябрь только еще начинает желтить листья деревьев. Зеркало пруда отблескивает на солнце червонным золотом; течения воды почти не видно. День тих и светел, в воздухе разлит нежный запах увядающих листьев и пихтовой хвои. В такой день особенно хорошо гулять на пастбище маткам с жеребятами.

Соколов приезжает на завод обычно неожиданно, без предупредительного звонка по телефону, и сразу же идет в конюшни. Где-нибудь по дороге ему обязательно попадется Караваев, и дальше они идут вместе. Караваев – высокий, стройный, прекрасно сложенный, с приятным лицом восточного типа (мать его была грузинкой). На щеках его играет здоровый румянец, в руках стек, которым он на ходу сбивает головки ромашек. На рукоятке стека – изящно сделанная серебряная головка лошади. Он одет по-военному (не хватает только погон) и всем своим видом напоминает, что он кавалерист и конник до мозга костей. Караваев остроумен и может быть интересным собеседником. Соколов – старше, солиднее; он шире в плечах, говорит медленно и мало оживляясь только тогда, когда разговор заходит о лошадях. Кожаное пальто и кепка придают ему сугубо штатский вид.

Конечно, разговор у них прежде всего о том, что нового на заводе, как чувствуют себя лошади, кто новый появился на свет. Караваев рассказывает, Соколов слушает. Соколов – суровый человек, он не улыбнется, пока идет разговор, от него не ускользнет ни одна мелочь. Странно, что это он произносил те горячие, взволнованные речи в защиту разведения на Урале русской верховой породы, с которыми ему не раз пришлось выступать в Москве.

– Хотите посмотреть лошадок? – спрашивает Караваев.

Он почти не сомневается, что ответ будет утвердительный, и действительно получает его. Само собой разумеется, Соколов знает здесь всех лошадей, каждую из них он видел не по одному разу, и все-таки он никогда не откажет себе в удовольствии посмотреть на них еще. Кстати, он увидит, в каком они теле.

Они идут к длинному бревенчатому строению! – над дверями которого висит большой сочиненный Соколовым лозунг: «Дадим под седло нашим доблестным полководцам красивейшую в мире лошадь», и на небольшой утоптанной полянке останавливаются. Место хорошее – сухое, возвышенное, вокруг шумит сосновый лес. В центре площадки сделана специальная песчаная подушка, куда ставят лошадей. Караваев быстро дает указание старшему конюху, кого показывать, и затем командует:

– Выводи!