Зачарованные клады России

…В 1862 году была в селе Николаевке Мариупольского уезда ярмарка. Воловья упряжка медленно тащилась по пыльной деревенской улице мимо хаты «дида» Аврама Волыка. «Дид» сидел на завалинке и, увидев у проезжавшего баклагу с водой, попросил:

– Дай, сынку, напиться!

Напоил.

– От таки люди и заслуживают царствия небесного, и счастье их не минует!

– Счастье как трясця (лихорадка) – на кого хочет, на того и падет.

– Э, нет, ты так, сынку, не говори, – отозвался дед, – ты откуда?

– Из Ольговки.

– Знаешь Капетан-могилу?

– Знаю.

– Так вот: в ней закопано сорок тысяч карбованцев. А на них положено Евангелие, крест и сверху двадцать копеек медных – чтобы клад с места не сходил, а то серебро сходит.

– Скажите, диду, примету: в могиле гроши или около могилы?

– А вот ты знаешь Боткину балку?

– Знаю!

– От могилы до Боткиной балки отмерь сорок сажен – там есть яма. Это один человек из Платоновки копал клад, нашел гроши, да мало. Вот иди туда на Великдень и смотри: где огонь блеснет – там и гроши.

– А что же вы, диду, сынам про то не скажете или сами не выкопаете?

– С сынами-то своими я не в ладах живу. А сам не хочу, так как когда клад закапывали, то крест целовал, и Евангелие, и дал присягу, чтобы поодиночке никому не откапывать.

Попрощался и поехал. Сумел добраться до Капетан-могилы только осенью, перед Покровом. Отмерил от могилы сорок сажен до Боткиной балки – так и есть: яма… Стал дожидаться Пасхи. Накануне собрался, взял большой мешок, кладоискательские снасти: херувимский ладан, четверговую свечу. Пришел, снова отыскал место, очертил вокруг себя круг и сел ждать, читая молитвы. Всю ночь просидел – ничего нет. Так и ушел, несолоно хлебавши, ругая «доброго» деда.

Но такие неудачи, как ни странно, у некоторых кладоискателей только разжигали азарт. Мечта найти клад превращалась в цель и смысл жизни. Эта мечта иногда даже передавалась по наследству – известны случаи, когда у какого-нибудь искателя сокровищ и отец, и дед и прадед всю жизнь искали клады, но ни одного так и не нашли. У некоторых кладоискательство превращалось в манию, люди бросали свои занятия и годами скитались в поисках сокровищ. «О чем бы вы ни заговорили с таким человеком, – свидетельствует историк-краевед В. И. Гошкевич, – он рассуждает здраво, но ко всему относится как-то безучастно; а затроньте его больное место – заведите речь о кладах – и вы убедитесь, что перед вами несчастный душевнобольной. Он тогда начинает плести нелепости, тут же придумывает самые невероятные рассказы о скрытых в земле сокровищах и не замечает, что лжет самому себе: ему хочется, чтобы создаваемые его фантазией котлы, бочонки и целые погреба с деньгами существовали в действительности и именно там, где он назначил им быть. Если вы ему выскажете сомнение в справедливости его рассказов, он пожалеет о вашем глубоком невежестве, а своих убеждений не изменит». И таких маньяков среди кладоискателей было великое множество. Но ведь их немало и в любой другой сфере деятельности, связанной с добычей легких денег, будь то спекуляции на фондовом рынке, игра в казино или ростовщичество…

В одном из сел Слободской Украины жил мужик, почти совсем забросивший свое хозяйство и целиком посвятивший себя кладоискательству. Твердо уверившись в том, что ему суждено найти клад, он перерыл все окрестные курганы и дошел до такого состояния, что горящие над кладами свечи ему стали мерещиться чуть ли не на каждом углу. Несколько лет прошло в напрасных поисках, а клада все нет как нет. Хозяйство мужика меж тем пошло прахом; жена горюет, бранится, соседи смеются, а кладоискателю все нипочем: мол, не нашел клад в этом году – найду в следующем.

Настала весна. Крестьяне вышли на поля, пашут, сеют, только искатель сокровищ не пашет, не сеет, да и пахать ему не на чем: последнюю пару волов он продал еще осенью. Ходит он по степи меж «могылами» и рассуждает: «Где, интересно, в этом году клад выйдет проветриваться? Не прозевать бы, как в прошлый раз!»

Меж тем завернул к жене кладоискателя кум, поздоровался и спрашивает:

– А что, кума, вы ячмень-то уже посеяли?

– Что ты, кумочек-голубочек, мы еще ни за какое дело не брались: все шкарбы ищем! – ответила баба и с досады завыла, размазывая ладонью слезы по щекам.

– Кумочек-голубочек! – продолжала она, слегка успокоившись – Не знаешь ли ты, чем моему горю пособить, чтоб муж-то мой кинул бы, наконец, это дурачество, да взялся, как другие люди, за хозяйство?

Кум подумал-подумал, да и говорит:

– Ну, кума, коли по правде, так за это дело надо взяться как следует. Теперь до Пасхи недалеко; пусть уж кум шкарбы свои ищет, ты ему не перечь. А уж я устрою так, что он больше не будет шкарбов шукать. Только ты ему ничего не говори, а я уже придумал одну штуку: перестанет кум по ночам «могылы» копать!

Так они потолковали, обо всем условились, и кум пошел искать ее мужа. Повстречавшись, спрашивает:

– А ты, кум, где сегодня был? Пахал или сеял? Чего делал-то?

– Ой, кум, не пахал я и не сеял: никакая работа на ум совсем нейдет.

– Чего ж ты так зажурился?