Зачарованные острова Галапагосы

Подул прохладный ветер. Я завернулся в одеяло и лег на спину. Надо мной сверкало усыпанное звездами небо. Самки больше не ревели. Только вожак каждые 10–15 минут просыпался и оглашал темноту ночи ревом, возвещавшим, что здесь господин — он. Прибой шумел приглушенно. Волны, ударяясь о берег, разбивались в зеленоватую пену. Пенный вал откатывался, и на влажных скалах теплились зеленые точки. Это светились перед своей гибелью микроскопические морские существа. Если не считать шума прибоя, кругом было совершенно тихо. И вдруг в этой непривычной обстановке меня поразил знакомый звук: цикада робко завела песенку. Но, словно испугавшись своего голоса в полной тишине, она почти сразу замолчала. Далеко в море приветливо мерцали несколько зажженных иллюминаторов и якорный огонь «Ксарифы».

Но вот между опунциями зазвучала незамысловатая мелодия кактусового земляного вьюрка. Небо на востоке заалело, и колония морских львов пробудилась. Все от мала до велика совершили утренний туалет, после чего самки занялись ловлей рыбы. То и дело одна из них выныривала из воды с каракатицей в зубах. Покоряясь резким движениям ее головы, щупальца жертвы ударялись о поверхность воды, пока самка не заглатывала добычу. Такая же участь постигала и крупных рыб. Вожак тем временем стоял на страже. Он, бесспорно, образцово выполнял свой долг. Я ни разу не видел, чтобы он ел. Скорее всего он жил запасами жира, накопленными в период покоя, да время от времени перехватывал между делом какой-нибудь кусочек.

Первые лучи солнца коснулись черных скал, и пестрые ящерицы выползли из своих укрытий. Распластавшись на скалах, они старались уловить солнечное тепло, и вскоре один самец обогрелся настолько, что, усердно кивая головой, принялся обхаживать красотку с красной глоткой. Морские львята уже вовсю резвились на мелководье, когда за мной пришла лодка.

В царстве гигантских черепах

День, собственно, еще не начался. Был тот пятнадцатиминутный рубеж между утром и ночью, когда ни один звук не нарушает тишину, когда еще не отступила прохлада, на небе сверкают звезды и только светлая полоска на востоке предвещает наступающий день. На пыльных дорожках поселка в Академической бухте Индефатигебля держалась тонкая пленка влаги. Скупая роса — она не в силах была освежить чахлую траву — едва прикоснулась к слою порошкообразной пыли.

В предрассветных сумерках мои проводники-эквадорцы нагрузили осла. Мы рассовали продукты по сумкам, висевшим у него по бокам, сверху привязали палатку и двинулись в путь. Шли мы по тропе, которая вела из Академической бухты на север, к фермам поселенцев. Оттуда мы надеялись пробиться к необитаемым зеленым холмам, где, по-видимому, жили гигантские черепахи.

В давние времена они водились в большом количестве на всем земном шаре. Около 60 миллионов лет назад в Америке, Индии, Европе были распространены черепахи колоссальных размеров. В Нью-Йоркском естественно-историческом музее хранится панцирь такого великана, который весил, очевидно, не меньше тонны. Но шли тысячелетия, на земле появлялось все больше подвижных и хитрых млекопитающих, которые со временем истребили неуклюжих и беспомощных черепах.

Их потомки сохранились только в двух областях, куда не проникли хищники: на Маскаренских островах, раскинувшихся дугой к северу от Мадагаскара (Альдабра, Сейшель, Реюньон, Маврикий, Родригес и др.) и на Галапагосах. Незавидная участь ожидала маскаренских черепах: они были уничтожены человеком, по достоинству оценившим их вкусное мясо. Только на острове Альдабра осталось в живых небольшое число черепах.

А как сложилась их судьба на Галапагосах? Это нам предстояло выяснить.

По обеим сторонам тропы простирался кактусовый лес. Цереусы тянули свечи своих стволов на много метров ввысь. В предрассветных сумерках опунции выделялись красивыми стволами терракотового цвета и живописно повисшими ветвями. Между кактусами причудливо сплелись в непроходимые заросли кусты кротона и криптокарпуса.

Когда на линию горизонта выкатился кроваво-красный шар солнца, мы находились у выступа утеса, с которого открывался вид на Академическую бухту. В радостном утреннем свете даже крыши из ржавого волнистого железа, покрывавшие лачуги бедняков, казались красивыми. Время от времени ветерок доносил до нас звонкие голоса только что проснувшихся петухов. Внизу под нами широко раскинулся лес. В нем преобладали коричневые и серые тона — сейчас, в середине июля, уже многие кусты лишились листвы. Да и зелень кактусов и кротонов казалась в сухом воздухе пыльной. Только кусты криптокарпуса и кордии сохранили свою свежесть. На ветвях кордии качались желтые цветы, кое-где ландшафт оживляли красные цветы эритрины. Лес постепенно оживал. Послышалось меланхолическое «тют» пересмешников. Неразлучная влюбленная парочка голубков семенила рядышком между скалами, то тут, то там из-под камней выползали первые заспанные ящерицы. Черные вьюрки выклевывали себе завтрак из-под коры деревьев.