Зачарованные тайной

Ученик свято верит, что учитель способен указать ему путь к цели, к которой он стремится, зачастую неясной цели, изменяющейся вместе с личностью искателя. Он надеется, что благосклонность учителя станет для него путеводной нитью, но никогда не будет докучать наставнику просьбами помочь ему преодолеть тот или иной текущий этап или следующие этапы в ускоренном темпе. Он будет, как это делают некоторые, день за днем сидеть у двери учителя, не позволяя себе с ним заговорить и ожидая, когда тот решит, что пора обратить на него свой взор и начать обучение.

Подобное терпение не свойственно западным людям. Они хотят, чтобы им задавали «упражнения». Когда какому-нибудь западному ученику дается и объясняется очередное «упражнение», которое рекомендуется повторять ежедневно, оно быстро ему надоедает, и он требует другое, так как прежнее его больше не «забавляет».

Разумеется, ученик, добивающийся, чтобы учитель дал ему новое задание, не признается, что старое ему наскучило, а подкрепит свою просьбу доводами более возвышенного порядка. Учитель не поддается на обман, но если по какой-либо, зачастую корыстной, причине он стремится сохранить просителя в числе своих подопечных, то удовлетворит его желание.

Инаят Хан давал ученикам зикр. Это слово приблизительно означает «воспоминание» и воплощает в жизнь одну из заповедей Корана, предписывающую постоянно «вспоминать» о Боге. У суфиев используется для этого повторение некоторых фраз, как-то: «Бог велик» (Аллах акбар), «Хвала Богу» (субнан Аллах) либо «Нет Бога, кроме Аллаха» (ла илаха илла-Алаху). Инаят Хан выбрал для своих учеников последнее высказывание. Естественно, он научил их произносить эту фразу по-арабски, поэтому они повторяли ее механически, не понимая значения и воображая, что стали обладателями магической тайной формулы, призванной творить чудеса. Часть подопечных Инаята верили, что любым чудесам должны предшествовать яркие разноцветные видения.

Арабские слоги следовало произносить не просто, а нараспев, и некоторые ученики от избытка рвения принимались даже кричать. В таком случае фраза превращалась в череду невнятных звуков. «Ах! лала ла ху!» — вопила одна дама, пригласившая меня на «занятие». В то же время она неистово качала головой справа налево, доставая до плеч, и после заключительного «ху!» ее подбородок резко опускался на грудь. Она продолжала это «упражнение» до изнеможения, иногда по несколько раз в день и даже ночью.

А ведь сеансы зикра происходили не в мусульманской стране, где это еще можно было бы понять при всех личных странностях исполнительницы, а в одной из стран Южной Европы, да вдобавок в доме, населенном множеством почтенных жильцов (сие являлось отягчающим обстоятельством). Соседи переполошились, решив, что эти люди сошли с ума, и предупредили привратника, который, в свою очередь, стал устраивать скандалы членам семьи ученицы дервиша-горлопана. «Занятия» пришлось прекратить. Очевидно, дама не слишком огорчилась и заменила эти упражнения менее шумными.

Инаят Хан возобновил и практику, хорошо известную в среде мусульманских верующих, к которой, очевидно, часто прибегал Мулла Шах[110] (1584–1661), чтобы ввести своих учеников в состояние экстаза. Это упражнение заключалось в следующем: он приказывал одному из учеников сесть напротив него и пристально смотреть ему в глаза. Учитель и ученик оставались в таком положении более или менее долго, глядя друг на друга в упор, до тех пор пока у ученика не возникали видения духовных миров.

Инаят Хан применял эту разновидность гипноза таким образом: диван и стул ставились друг против друга за ширмой. Инаят Хан садился на диван со скрещенными по-восточному ногами; по словам его приверженцев, он был погружен в глубочайшую медитацию, именуемую индусами самадхи. Разумеется, ничего подобного не было и в помине, и бдительный учитель внимательно следил за выполнением «упражнения».

Один из учеников стоял на часах. Его роль заключалась в том, чтобы указывать участникам, когда им следует проходить за ширму, и когда следует оттуда выходить.

Он указывал рукой на уголок, отгороженный шторами, после чего ученик, ожидавший своей очереди, входил туда, садился напротив учителя и пристально смотрел ему в глаза. По истечении некоторого времени, срок которого менялся, учитель закрывал глаза, и ученик понимал, что пора уходить; дежурный снова напоминал ему об этом, указывая рукой на выход.

Что же видели те, кто предавался этому созерцанию? Ничего, признавалось большинство из них, смиренно приписывая эту неудачу низкому уровню собственных духовных способностей. Однако мне рассказывали, что некоторые якобы «что-то» чувствовали. Что именно? Они не отдавали себе в этом отчета. Речь шла о неизъяснимом, смутном и весьма мимолетном ощущении.