Читаем Зачарованный апрель полностью

Миссис Фишер очень любила удобства и к тому же была состоятельна, но она ненавидела тратить деньги. Она могла бы выбрать себе более респектабельное место, чем бульвар Принца Уэльского, но, по ее мнению, содержание дома в престижном районе Лондона и собственного автомобиля было слишком хлопотно и неудобно. Поэтому вместо того, чтобы разъезжать на «роллс-ройсе», который она вполне могла себе позволить, миссис Фишер пользовалась услугами таксистов, благо стоянка находилась недалеко. Скромный домик на окраине города не требовал мужской прислуги и не посещался сборщиками пожертвований, поэтому там можно было наслаждаться комфортом, почти не тратя денег. Она унаследовала от родителей не только дом, но и всю обстановку. Турецкий ковер, по которому она ходила, привез ее отец, мраморные часы, отзванивавшие время на каминной полке, стояли на своем месте с незапамятных времен. Стены были почти сплошь покрыты фотографиями знаменитых людей, подаренными ее отцу и ей самой и снабженными автографами. Рисунок штор на окнах не менялся ни разу за все время существования в нем миссис Фишер. Вероятно, иногда их снимали и обновляли, но она не помнила этого. Во всяком случае, ткань была та же самая. Возле стен стояли аквариумы, глядя на которые, она впервые знакомилась с зоологией, и в них, как ей казалось, плавали все те же золотые рыбки. Она часто задавалась вопросом, умудрились ли они пережить ее отца или время от времени умирали и их заменяли новыми. Глядя на них, она вспоминала, как однажды Карлайль[5], разгоряченный спором, подлетел к аквариуму и, потрясая кулаком, закричал:

— Счастливые маленькие мерзавцы! Ох, до чего же вы счастливые! Вам-то не приходится выслушивать тот проклятый, нудный бред, который несет ваш хозяин!

Миссис Фишер думала: «Дорогой Карлайль, великая душа. Такой естественный, такой простой и в то же время какая значительная личность. Иногда он бывал груб — да, если хотите, груб, и не умел вести себя в гостиной. Но кого из нынешнего поколения можно поставить рядом с ним? Отец говорил, что Томас будет бессмертным. Нынешнее мелкое поколение позволяет себе принижать его величие, или совсем не упоминать о нем, как будто этого великого мыслителя вовсе не существовало! Страшно сказать, но некоторые даже не читали его трудов!»

Она тоже их не читала, но это совсем другое дело. На самом деле миссис Фишер была уверена, что прочла книги Карлайля, но давным-давно, поэтому детали изгладились из ее памяти. Некоторые из них иногда всплывали в ее памяти, и это поддерживало уверенность в том, что она прочитала все его труды.

Прозвучал гонг. Увлеченная воспоминаниями, миссис Фишер совсем забыла о времени, но, услышав звук, поспешила в спальню, намереваясь привести себя в порядок. Она не хотела опаздывать и подавать дурной пример. Кроме того, ей очень не хотелось, чтобы кто-нибудь занял место во главе стола. Нынешнему поколению не стоит доверять в таких вопросах, а в особенности этой миссис Уилкинс.

Она не опоздала. Франческа замерла у стола, держа в руках огромное блюдо дымящихся спагетти, но никого из гостей еще не было.

Миссис Фишер, возмущенная до глубины души, села за стол и велела Франческе подавать. Она не собиралась ждать опаздывающих; время ланча им известно, а раз так, пусть поступают, как им заблагорассудится.

Кухарка явно собиралась дожидаться остальных, но приказание выполнила. Миссис Фишер ей не нравилась. До сих пор только она ни разу не улыбнулась, и женщина решила, что старая леди злая. Конечно, она была немолода и некрасива, и, наверное, несчастлива, но добрые люди улыбаются потому, что хотят быть приятными для других, а не потому, что у них хорошее настроение. Не скрывая своего неодобрения, Франческа угрюмо прислуживала за столом.

В свою очередь, старая леди тоже была недовольна. Она не любила спагетти, эти длинные, скользкие полоски теста так и норовили соскользнуть с вилки и свисали изо рта, лишая человека остатков чувства собственного достоинства. Кроме того, они напоминали ей о ее муже. Мистер Фишер вел себя так же своевольно, вертясь и ускользая из-под контроля. Она никогда не могла полностью положиться на него, не могла с ним сладить, точь-в-точь как с этим ненавистным блюдом. Воспоминания о несносном характере покойного супруга окончательно вывели старую леди из равновесия. Она взяла нож и разрезала спагетти на мелкие кусочки и только тогда принялась есть. Франческа неодобрительно наблюдала за ее действиями из-за буфета. Миссис Фишер знала, что поступает неправильно, но ничего не могла с этим поделать. Она не умела есть это блюдо, не любила его и никогда не заказывала. Ей казалось, что только годы жизни в Италии могут помочь научиться этому трюку. Миссис Фишер помнила, что Браунинг великолепно справлялся с этой задачей. Однажды она наблюдала за ним во время ланча. Браунинг делал одно легкое движение, клубок спагетти оказывался на вилке, и оставалось только положить его в рот. Впрочем, она не собиралась учиться таким фокусам и решила попросить леди Каролину больше не заказывать это блюдо.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Любовь гика
Любовь гика

Эксцентричная, остросюжетная, странная и завораживающая история семьи «цирковых уродов». Строго 18+!Итак, знакомьтесь: семья Биневски.Родители – Ал и Лили, решившие поставить на своем потомстве фармакологический эксперимент.Их дети:Артуро – гениальный манипулятор с тюленьими ластами вместо конечностей, которого обожают и чуть ли не обожествляют его многочисленные фанаты.Электра и Ифигения – потрясающе красивые сиамские близнецы, прекрасно играющие на фортепиано.Олимпия – карлица-альбиноска, влюбленная в старшего брата (Артуро).И наконец, единственный в семье ребенок, чья странность не проявилась внешне: красивый золотоволосый Фортунато. Мальчик, за ангельской внешностью которого скрывается могущественный паранормальный дар.И этот дар может либо принести Биневски богатство и славу, либо их уничтожить…

Кэтрин Данн

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее
Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее
Ад
Ад

Где же ангел-хранитель семьи Романовых, оберегавший их долгие годы от всяческих бед и несчастий? Все, что так тщательно выстраивалось годами, в одночасье рухнуло, как карточный домик. Ушли близкие люди, за сыном охотятся явные уголовники, и он скрывается неизвестно где, совсем чужой стала дочь. Горечь и отчаяние поселились в душах Родислава и Любы. Ложь, годами разъедавшая их семейный уклад, окончательно победила: они оказались на руинах собственной, казавшейся такой счастливой и гармоничной жизни. И никакие внешние — такие никчемные! — признаки успеха и благополучия не могут их утешить. Что они могут противопоставить жесткой и неприятной правде о самих себе? Опять какую-нибудь утешающую ложь? Но они больше не хотят и не могут прятаться от самих себя, продолжать своими руками превращать жизнь в настоящий ад. И все же вопреки всем внешним обстоятельствам они всегда любили друг друга, и неужели это не поможет им преодолеть любые, даже самые трагические испытания?

Александра Маринина

Современная русская и зарубежная проза