Эти слова подтвердили собственные подозрения Финистер. Но не желая признаваться, девушка разразилась гневной тирадой: «Вы хотите сказать, что все встречи, включая наше первое свидание с Орли, подстроены! Но это невозможно! Я же помню, как родители бранились, порицая наши отношения! И зачем бы им было так хитро подводить нас к тому, что сами считали отвратительным!»
"Это вовсе не было отвратительным, с их точки зрения, — возразила женщина. — Напротив — полезно.
Ты вспомни!"
Сцена на сеновале, казалось, затянулась туманом, затем вновь прояснилась. Теперь все было залито лунным светом, пробивающимся сквозь щели в стене. Он освещал разбросанную там и сям одежду, а также влюбленную парочку на сене. Задыхающиеся, взволнованные тем чувственным взрывом, который они только что пережили, юные любовники глядели друг другу в глаза. Затем, желая продлить этот сладостный экстаз, они опять соединились в пылком поцелуе. Туман снова сгустился. Финистер, ощущая сильнейшее сердцебиение, пыталась возражать, но поздно — новая картина: юная Финни спускается по лестнице, за ней — Орли.
Со счастливым смехом они выбегают во двор…
… и замирают, увидев Маму и Папу, спешащих им навстречу с перекошенными лицами.
Даже сейчас Финистер невольно сжалась от этого ужаснейшего из своих воспоминаний, от силы родительского гнева, от чувства вины, стыда и унижения, свалившихся на них. Однако губы Мамы и Папы двигались беззвучно, а между ними и Финни появилось лицо доброй леди. "То, что они сделали тогда с вами, юными и уязвимыми детьми, ужасно! Они прекрасно отдавали себе отчет в своих действиях! Знали, что навечно соединили твой первый сексуальный опыт с ощущением стыда и вины. Тем самым они навсегда лишили тебя возможности вновь насладиться любо; вью. Даже воспоминания об этом тебе нестерпимы!
Подумай, они не только не стали хранить вашу тайну, но и вытащили наружу самое сокровенное, то, что люди предпочитают хранить в глубине души! Это ли не предательство: забрызгать грязью чистоту, выставить на обозрение самый интимный духовный опыт? Более того, они убедили вас, что ничего подобного не было, никакого слияния душ — лишь физическая близость. И все это — вполне осознанно, преднамеренно!"
Финистер была напугана, настолько слова женщины соответствовали ее собственным невысказанным страхам. Осознанно? Преднамеренно? Да что за ерунду вы городите! — кричала она. — Зачем бы им было это делать?"
«Чтобы разрушить твое самоуважение, подготовить к роли проститутки, лучшим образом приспособить тебя для своих целей, — ответила добрая леди. — Они уничтожили основу твоей чувственности, оставив лишь шелуху — технику соблазнения. Такая ты им подходила больше всего — женщина-убийца, обреченная на успех».
В самой глубине души Финистер зародился отчаянный беззвучный крик. Он поднимался и, подобно раненому зверю, вырвался наружу пронзительным гневным воплем. Он длился бесконечно долго — все время, пока в памяти девушки стоял образ бранящихся Папы и Мамы. Сама того не желая, Финни рассматривала проклятую картинку со всех сторон. А тем временем крик, уродливый и отчаянный, переходящий в визг, все метался над ее головой. Затем воспоминание стало уходить из сознания Финистер: прочь, из ее головы, за хутор, за ближайшие дома, за верхушки далекого леса, за линию горизонта… Долой из мира Финни!
А вместе с ним исчезла и сама ферма, оставив лишь провал, черную пустоту, зиявшую в сознании Финистер. И сквозь эту дыру девушка рухнула в себя же, задыхающаяся, оглушенная, почти обезумевшая от силы собственного гнева. Она испытала сильнейший страх при мысли, что теряет Папу, Маму, сестер — всю семью. «Мне нельзя ненавидеть их! Без них у , меня ничего не останется! И меня самой не останется!»
«Как раз без них ты и сможешь стать сама собой, — раздался строгий голос собеседницы. — Тебе необходимо сбросить цепи, которыми тебя сковали. Только без них ты обретешь себя, ту настоящую, какой была бы без опустошительных разрушений в твоем сознании, уме, сердце!»
Ах, как хотелось Финистер верить в эти слова, но она не могла избавиться от цепенящего страха одиночества.
Ничего. — успокаивала она себя. — Ведь у меня остается еще БИТА".
Затем внутри у нее все похолодело. Девушка вдруг осознала, что именно привязывало ее к БИТА, заставляло закрывать глаза на все грязные делишки и щекотливые поручения.
«Да, — подтвердила добрая леди, — твои приемные родители много поработали, чтоб в глубине души вы считали БИТА продолжением своего дома, безопасным убежищем в том враждебном мире, где вам предстояло жить».
«Они воспитывали меня для этого, — настаивала Финистер. — Это — цель моей жизни».
«Цель, которую выбрали за тебя, — напомнила собеседница. — У тебя ведь никогда не было права выбора!»
Выбор? Эта мысль поразила Финистер, на нее будто сошло озарение. «Но чем же мне еще заниматься?»