Зачарованный терем

Ещё есть одна земля, в океане. Там тоже живут люди божии, богам поклоняются. Не такие люди, другие. И у них магия есть. А этим не интересно, не любопытно.

Они забыли, с чего жизнь человеческая зачиналась. И помнить не хотят. Память утруждать. Письмена старинные с глаз упрятали. Даже детям сказок не сказывают, древней были не вспоминают. Кабы мы Светозара здесь не оставили, так они бы и не узнали, что Девы-Лебеди здесь жили, Единороги-Елени вместе с Ладонами Роксоланью управляли.

— А Светозар-то причём?

— А ты не поняла? — опять остановился старик, повернулся ко мне. — Чтобы Предначертанное исполнить, своих потомков из материнского мира притянуть.

— Разве Светозар нас притянул, а не Хранители с помощью Елисея?

— А Елисей-то кто? — старик хлопнул себя руками по бокам. — Что ж ты непонятливая такая?

Я засмеялась.

— Да знаю я, что Елисей — реинкарнация Светозара. Только всё это для меня немного странно. Как это Светозар мог реинкарнироваться в ребёнке тридцать четыре года назад, если от нас недавно ушёл?

— Всё-то ей растолковывать нужно. Способности такие есть у старших волхвов. Им время не помеха. Увела ты меня от того, что сказать хотел. Старею.

Вот я и говорю, что среди твоих детей есть такие, которым всё интересно. Своей головой, своими руками захотят сварганить что-то новое, а магию только в помощь возьмут. Да они у тебя все любопытные.

Ладно, я пойду, а ты оставайся, трудись.

Старик пожал мне руку. Ладошка у него не больше моей и мягкая, тёплая.

— А ты, кто? — спросила я запоздало.

— Ты меня, разве, не признала? Так Триединый я.

Я удивлённо посмотрела на него. Он засмеялся.

— Да не трехголовый я. Голова у меня одна. Триединый я, и вас создал по подобию своему, триедиными: Тело, Душа и Дух. Хватит, заболтался я с тобой тут. Меня мои дети ждут, а ты к своим поспеши. Потеряли они тебя, волнуются.

Старик шагнул и исчез. И я услышала, что меня зовут».

Меня, действительно, звали. Таня. Не могла меня добудиться.

— Ты что так крепко спишь? Зову, зову тебя. Ты не откликаешься. Смотрю, а ты лежишь, как неживая. Хотела за Елисеем бежать. Встали уже все, на пробежку убежали. Давай, поторопись!

Охохоюшки! Поднимайся Богиня — богородица! Беги! К «детям» своим беги. С ними вместе беги. Впереди них. Беги!

Они, когда тебя впереди видят, спокойны. А как из виду потеряют, так сразу переполох устраивают.

Вот. Стоят. В глазах тревога и вопрос.

— Что-то случилось, счастье моё? — это Елисей.

— Ты какая-то бледная вся, — это Ольгер.

— Может, сегодня не побежишь? — это Радим.

— Ребята! — кинулась я к ним.

Елисей обхватил меня. Со спины, обняв меня вместе с Елисеем, с двух сторон прижались Радим с Ольгером.

— Ребята, — прорыдала я почти в голос. — Я не хочу быть Богиней!

— Кем? — удивлённо воскликнула троица.

— Бо-ги-ней, — по слогам выговорила я. — И выпустите меня, а то мне тесно.

Парни засмеялись и выпустили меня из своих объятий.

— И кто же тебя заставляет быть богиней? — спросил Елисей.

— Да, вон, Триединый, — со вздохом ответила я.

— Когда же он тебе такое сказал? — удивился Радим.

— Вот сейчас и сказал. Ходит босой по пещере и жалуется на вас, на людей.

— По какой пещере? — спросил Ольгер.