Зачем быть счастливой, если можно быть нормальной?

- Она не хотела, чтобы я забеременела. О господи. Что-то не то я говорю... но миссис Уинтерсон была убежденнейшей противницей "последствий внебрачных связей", как это тогда называли, и не испытывала ничего, кроме презрения к женщине, которая дала мне шанс получить жизнь, а миссис Уинтерсон – шанс получить меня.

- У меня было четыре мужа, – говорит Энн.

- Четыре?

Она улыбается. Она не осуждает себя и не осуждает окружающих. Принимает жизнь такой, как она есть.

Мой отец, небольшого роста шахтер из Манчестера, в число этих четырех не входит.

- Ты фигурой в него, узкобедрая, а у нас всех бедра широкие... и волосы у тебя его. У него волосы были чернее ночи. Очень красивый. Настоящий щеголь с модной картинки.

Мне нужно все обдумать. У моей матери было четыре мужа. Моя другая мать была латентной лесбиянкой. Мой отец был щеголем с модной картинки. Так много всего нужно принять.

- Я сама мужчин люблю, но на них не рассчитываю. Сама могу электропроводку развести, умею штукатурить и полку на стену повесить могу. Так что ни на кого, кроме себя, я не рассчитываю.

Да, в этом мы похожи. Оптимизм и уверенность в себе. Непринужденность, с которой мы относимся к собственным телам. Я всегда удивлялась, почему я изначально любила и принимала свое тело. А теперь я смотрю на нее, и мне кажется, что это наследственное.

Гэри хорошо сложен, но коренастый. Он любит ходить пешком. Выйти в субботу после обеда прогуляться и отмахать четырнадцать миль – это для него в порядке вещей. А еще он занимается боксом. Они из рабочего класса и гордятся тем, что знают, кто они и на что способны. Они друг друга любят, я это вижу. Они разговаривают. Я слушаю их. Так вот как это могло бы быть?

Но Энн нужно было много работать, потому что Пьер бросил ее, когда сыновья были еще маленькими. Наверное, мне пришлось бы за ними присматривать. И я бы протестовала.

Я помню, что она написала в документах на удочерение. "Для Джанет будет лучше, если у нее будут мать и отец".

Но ее сыновья долго росли без отца. И она сама тоже – ее отец умер в пятидесятых.

- Нас в семье было десятеро, – рассказывает Энн. – Как мы только помещались в две спальни? И мы всегда сбегали, когда не могли заплатить за жилье. Папа приходил с тачкой и вопил: "Собирайтесь, мы уезжаем!", и мы складывали все пожитки в тачку и снимались с места. В те времена много где можно было снять жилье задешево.

Моя бабушка по материнской линии родила десятерых детей, двое умерли во младенчестве, четверо дожили до зрелых лет. Она всю жизнь работала, а в свободное время танцевала и даже была чемпионкой по бальным танцам.

- И она дожила до девяносто семи, – говорит Энн.

Я ухожу в ванную. Всю свою жизнь я была сиротой и единственным ребенком. А теперь выясняется, что я родом из большой шумной семьи, где все танцуют бальные танцы и живут чуть ли не вечно.

Приезжает Линда, младшая сестра Энн. Технически говоря, она приходится мне тетей, но ей столько же лет, сколько и моей девушке, и я чувствую, что на данном этапе жизни обзаводиться тетками довольно нелепо.

- Все хотят с тобой познакомиться, – говорит Линда. – Я видела "Апельсины" по телевизору, но не знала, что это ты. Моя дочка заказала все твои книги.

Это жест доброй воли. Нам всем нужно ко многому привыкнуть.

Мне нравится Линда. Она живет в Испании, проводит занятия в женских группах и среди всего прочего преподает танцы.

- Я еще тихоня, – смеется она, – а вот когда мы все соберемся, то тебе некуда будет и слово вставить.

- Надо устроить вечеринку, – предлагает Энн. А потом необъяснимо перескакивает на другое, почти в стиле миссис W: – Каждое утро я открываю глаза и спрашиваю себя: "Почему я здесь?"

Это не означает "О нет, я все еще здесь", она все-таки не миссис W и действительно хочет услышать ответ.

- Должен быть какой-то смысл, но нам он неведом, – отвечает Гэри. – Я вот люблю читать про космос.

А Линда читает "Тибетскую книгу живых и мертвых" и советует Гэри ее прочесть.

Так всегда поступали манчестерские рабочие: думали, читали, интересовались. Мы могли бы вернуться в институт механиков, вернуть общеобразовательные лекции для рабочих, вернуться в читальный зал публичной библиотеки. Я ими горжусь – ими и собой тоже, нашим прошлым, нашим наследием. И мне очень грустно. Я не должна быть единственным человеком в этой комнате, у кого есть высшее образование. Мы все здесь умные и способные. Все в этой комнате задумываются над глобальными вопросами. Подите, расскажите об этом сторонникам практического образования.

Я не знаю, как мы до этого дошли, но что бы мне ни ответили, я возвращаюсь в 1844 год к тому, что сказал Энгельс. Мы здесь не для того, чтобы нас рассматривали "только как объект для использования".

С ними легко говорить. Пять часов пролетают совсем незаметно. Мне пора. Пора возвращаться в Лондон, там меня встретит Сьюзи. Я поднимаюсь, чтобы попрощаться. И чувствую слабость в ногах. Я ужасно устала.

Энн обнимает меня.

- Я все думала, попробуешь ты меня отыскать или нет. Надеялась, что да. Я хотела тебя найти, но мне казалось, что это неправильно.