Зачем быть счастливой, если можно быть нормальной?

Я снова встретилась с Энн за ланчем в Манчестере – только она и я. У нее, как и у меня, манера ходить быстро, и она оглядывается по сторонам, словно собака – бодро, настороженно и внимательно. Как и я.

Она немного подробнее рассказала мне об отце. Он хотел меня забрать.

- Я бы ему не позволила. Мы жили в бедности, но у нас хоть пол был из досок.

Мне это нравится, и я смеюсь.

Потом она рассказала мне о том, как работала на фабрике неподалеку отсюда. Она называлась "Раффлз", хозяевами были евреи, а производили они сукно и габардин для "Маркс энд Спенсер".

- В то время все производилось здесь, в Британии, и качество было исключительным.

Она рассказывает, что все и каждый, богач и бедняк, те, у кого пол был из досок и те, у кого нет – все носили одежду, сшитую на заказ, потому что вокруг было полно швейных мастерских и одежда была дешевой. Манчестер тогда называли Королем тканей.

Ее босс, старик Раффлз, подыскал для нее дом матери и ребенка и пообещал сохранить рабочее место, пока она не вернется.

Мне это ужасно интересно, потому что я всегда легко сходилась с евреями и среди них у меня полно друзей.

- Я привезла тебя в Манчестер, чтобы показать тебе город и заказала фото. Это то самое, что я тебе прислала. Тебе там три недели.

Да, младенец, у которого на лице написано: "ой, нет, не надо".

Я этого не помню, но на самом деле мы помним все.

Многого не помнит сама Энн. Забывчивость – один из способов справиться с травмой. Я, например, проваливаюсь в сон. Если я расстроена, я могу уснуть практически мгновенно. Должно быть, я научилась этому, когда вырабатывала стратегию выживания с миссис Уинтерсон. Я знаю, что спала на пороге и в подвале для угля. А Энн говорит, что никогда не была заправской соней.

Ланч заканчивается, и я тороплюсь уйти, иначе я усну на этом самом месте, прямо за столом. И не потому, что мне скучно. В поезде я тут же засыпаю. Происходит столько событий, которые я пока не в силах понять.

Думаю, Энн считает, что понять трудно меня.

Думаю, ей бы понравилось, прими я ее в качестве своей матери. Думаю, ей бы хотелось со мной регулярно общаться. Но чем бы ни было удочерение, это не мгновенное создание семьи – ни с приемными родителями, ни с вновь обретенными.

Я же выросла на романах Диккенса, в которых настоящие семьи оказываются фальшивыми, а люди становятся друг другу родными не сразу, а с течением времени, когда глубокая привязанность перерастает в любовь.

Она так пристально смотрит на меня, когда мы прощаемся.

Я чувствую тепло, но чувствую и беспокойство.

Что заставляет меня волноваться? О чем я беспокоюсь? Я не знаю.

Между нашими жизнями зияет огромный провал. Она расстроена тем, что узнала о мире Уинтерсонов. Она винит себя и обвиняет миссис Уинтерсон, хотя я предпочитаю иметь дело с собой нынешней – с той, кем я стала, чем с той, какой бы я могла быть без книг, без образования и без всех тех событий, которые со мной произошли на этом пути, включая миссис W. Я думаю, что мне повезло.

И как это высказать, не отвергая и не обесценивая ее?

А еще я не понимаю, какие чувства я к ней испытываю. Я ударяюсь в панику, когда мои чувства неясны. Это как смотреться в пруд с взбаламученной водой – вместо того, чтобы ждать, пока муть уляжется, я лучше спущу воду и осушу пруд.

Это не значит, что сердце поссорилось с головой, это не противоречие между мыслями и чувствами. Это эмоциональная матрица. Я с легкостью могу жонглировать разными, часто взаимоисключающими идеями и реальностями. Но я терпеть не могу, когда приходится одновременно испытывать разные чувства.

Быть приемным ребенком подразумевает множество ощущений. Это все и ничего. Энн – моя мать. И одновременно она абсолютно незнакомый мне человек.

Я пытаюсь избежать жалкого противопоставления "это так много значит для меня / это ничего для меня не значит". Я многогранна и пытаюсь уважительно к этому относиться. Мне нужно было узнать, как начиналась моя история, но при этом придется признать, что это всего лишь версия. Это истинная история, но тем не менее она остается всего лишь одной из версий.

Я знаю, что Энн и Линда хотят принять меня в семью, потому что они щедрые люди. Я не хочу, чтобы меня принимали – и это не потому, что я черствый человек. Я счастлива знать, что Энн не умерла и мне нравится думать о ней, окруженной любящими людьми. Но я там оказаться не хочу. Это для меня не важно. И я не чувствую никакой инстинктивной связи. Нет у меня ощущения: "Ух ты, это моя мамочка!"

Я прочла много ошеломляющих и переполненных чувствами историй о воссоединении семей. Ни в одной из них я не узнала себя. Все, что я могу сказать – это то, что я удовлетворена – вот оно, правильное слово – удовлетворена тем, что у моей матери все благополучно.

Я не могу быть такой дочерью, какую она хочет.

Я не могла быть такой дочерью, которую хотела миссис Уинтерсон.

Мои друзья, которых никто не усыновлял, советуют мне не волноваться. Они тоже не чувствуют, что они "хорошие дети".