Зачем дана вторая жизнь

— Как же! Сейчас обрадуюсь! — не сдавалась соседка. — Скучно как… И телевизор в холле не посмотришь!

Лена промолчала, думая о Максиме. Оказывается, не свободен её спаситель. И что это она себе возомнила?! Впервые почувствовала к мужчине какую-то тягу, незнакомую до сих пор. Конечно, дружила в одиннадцатом классе с Серёжкой, провожал её после дискотек, даже целовались несколько раз. Но никакого чувства она не испытывала, кроме, конечно, дружеского, и целоваться было совсем неинтересно и невкусно. После окончания школы они перестали встречаться. Серёжка видел, что Лена всё больше отдаляется: поступила на работу, появились новые знакомые и другие интересы. И он не стал надоедать, потом собрался в армию. Лена из вежливости явилась на вокзал проводить. На прощание Сергей попросил разрешения писать ей письма, зная заранее, что ответа не дождётся.

На работе молодые люди оказывали Лене знаки внимания, но она была со всеми холодна, любовные интрижки её не волновали.

Встреча с Максимом всколыхнула её душу, занимала мысли.

— Лена! Слышишь? А тебе продолжение снилось? — долетел до неё голос соседки. — Может, расскажешь?

— Да! — откликнулась она. — А на чём я остановилась?

— Вроде к своей бабушке собиралась сходить, подлечиться, ещё говорила, что она у тебя ведьма.

— Не ведьма, а ведунья, — поправила Лена.

Соседка не поняла разницы, но спорить не захотела:

— Ну, так что там дальше?!

И Лена начала рассказ, как бабка Манефа лечила её, как освободила от беременности, как утром, когда бабки не было дома, явился свёкор и потащил её за волосы домой, как напали на них всадники, срубили голову ненавистному Минаю и похитили её, взвалив на лошадь.

— Очнулась я в клети на соломе со связанными руками и ногами, рядом корова мычит, за стеной чужие грубые голоса, ржание коней. Слышу, вроде уезжать собираются. Думаю, может, забудут обо мне. Так нет! Вошёл молодой мужик огромного роста с длинными русыми волосами и красным шнурком вокруг головы, посмотрел на меня, ухмыльнулся плотоядно, взвалил на плечи и вынес на воздух, как молодую овечку.

Вижу — двор соседей моей матери, посреди три телеги. На них снопы ржи, свежие туши овец, бочки мёда, холсты, кухонная утварь, и к одной привязана корова. Меня свалили на холсты, снопами обложили, чтоб на землю не упала. Лежу и смотрю: гладкие кони чужое сено жуют, чужие мужики — их больше десяти — в хороших расшитых рубахах (в таких в деревне не ходят), с мечами на боку. Ещё четверо чужаков во двор сгоняют моих односельчан, среди них мать и братья, свекровь и Васёна, а Варнавы нет.

Выходит вперёд мой похититель — видно, он главный — объявляет всем, что теперь два раза в год будут дань собирать с каждого двора, и перечисляет, значит, что должен приготовить каждый двор к осени. Бабы и дети в рёв, мужики возмущённо гудят. А чужаки вскочили в стремена и с гиканьем и свистом пустили коней трусцой. Тронулась и телега подо мной. Я поравнялась с Васёной — она ближе всех стояла — и как закричу что есть силы. Не знаю, смогла ли услышать она меня за грохотом телег, цоканьем копыт и другим шумом, но взглянула в мою сторону.

Я лежала в снопах и тихо плакала, покидая родные места, до полусмерти напуганная неизвестностью. Мысленно прощалась с бабкой Манефой, матерью и братьями. Ехали вдоль леса не спеша, временами солнце ослепляло меня, потом пропадало в листве. Я то жмурилась, то открывала глаза, и всё плакала о своей горькой судьбе. Так я и уснула. Разбудили меня крики и топот. Спорили рядом. Я поняла, что вернулся дозор, и что недалеко ещё деревня. Решали, как поступить. Самого молодого оставили сторожить телеги и меня, все остальные поскакали через поле за добычей, — Лена умолкла, переводя дух.

— А что дальше? Рассказывай! — поторопила Анна. — Ты продолжение видела?

— Да. Стала я кричать, воды просить. Никто не подходит. Попыталась ослабить верёвки на руках и ногах — сил не хватило, скатиться вниз тоже не получилось — снопы под боками мешают. Лежу куклой наверху — надо мной на ветке воробей клювом крылышко чистит, рядом со мной лошадь фыркает, телегу трясёт, а людей, вроде, нет! Только крикнула я «спасите», как телега дёрнулась, и надо мной безусый парень возник. Глаза любопытные, корчагу показывает. А мне как пить лёжа? Усадил он меня, напоил квасом. Я ему связанные руки показываю, прошу: «Развяжи! Убегать не стану!». Присел он рядом и спрашивает:

— А как звать тя?

— Радуней! — отвечаю, а сама думаю, как сбежать, пока остальные не вернулись. — А тебя как величать?

— Петром кличут! — отвечает, и всё меня рассматривает.

— А куда вы меня везёте? — спрашиваю.

— Не знаю. Куда всю подать, туда и тя!

Помолчал мой сторож немного, грызя соломку, и опять интересуется:

— А кто тя тащил? Отец?

— Нет, — говорю, — свёкор. А зачем вы его убили? — спрашиваю. — А отрока куда дели?

— Кудась убежал — мал, испужался. А свёкра жалко? Он же тебя бил.

— Нет, не жалко, — отвечаю, — худой человек был. Пётр! Развяжи — руки болят, ноги не чувствую!

Парень спрыгнул на землю, обошёл телегу кругом, действовать никак не решается.