Зачем идти в ЗАГС, если браки заключаются на небесах, или Гражданский брак: «за» и «против»

Родня отца, в свою очередь, интересовалась, отчего он не женился на армянке, но тот воздымал очи горе и разводил руками, обозначая тем самым, что судьбы не пересилить.

Смех смехом, а мама знакомиться с родственниками отца так и не поехала, к армянской родне относилась если не предубежденно, то с большой настороженностью… Зато товарищи отца приняли маму восторженно: ее воспитание, обаяние, умение держаться лучше всего говорило о достоинствах отцовского выбора.

Сглаживала в советский период национальные противоречия культура интернационализма, этаким асфальтовым катком уравнивающая нации в правах. В советские годы она, казалось, неустанно задвигала слово «русский» в тень других народов, словно боясь предоставить ему то место, которое оно занимало фактически, — первое и определяющее.

Именно на хребте русских людей вывозилась в крутую гору отечественная история.

СОВЕТСКИЙ ИНТЕРНАЦИОНАЛИЗМ

Помните фильм Александрова «Цирк» с Любовью Орловой? Сюжет его можно назвать сегодня максимально толерантным: в Советский Союз приезжает с гастролями белокурая бестия — американская артистка Марион Диксон, скрывающая от людей своего сына-негритенка. Молодой русский артист влюбляется в нее, и даже узнав о том, что «у белой женщины черный ребенок», не останавливается на полпути. Директор советского цирка говорит примерно так — «да рожайте вы хоть черненьких, хоть беленьких, хоть в крапинку». И все поют колыбельную малышу — и русский, и украинец, и еврей, и множество других народов советского «суперэтноса».

Идея Советского Союза была не просто странноприимная, открытая нациям и народам благодаря марксистской наднациональной идеологии, — в чем-то она была не просто интернациональной, но вселенской. Тем и жила, пока давали жить, верили в нее…

Удачными ли оказались межнациональные и даже межрасовые браки в СССР?

ОТ АВТОРА

Я, родившийся от армянина и русской, познакомившихся в месте символическом — Университете дружбы народов, в полной мере могу считать себя потомком брака интернационального, хотя и не межрасового.

Впервые слово «мулат» в отношении себя я услышал от родственников жены, когда мне было уже ощутимо за тридцать, и был неприятно поражен этим термином. С национальной идентичностью у меня всегда было туго, но чтобы «мулат»… хотя ничего особо обидного, если разобраться, тут нет, и уж точно родственники жены задеть меня не хотели.

Вы наверняка помните термин «фестивальные дети» — это о потомках мимолетных связей русских женщин и гостей VI фестиваля молодежи студентов 1957 года в Москве, распахнувшего ворота иным народам и культурам…

«ДЕТИ ФЕСТИВАЛЯ»

Негры, надо сказать, в СССР появились еще в индустриализацию 1930-х годов, когда частью приехавших из США инженеров, коммерсантов, представителей интеллигенции были именно чернокожие. Они обосновывались в Советском Союзе на годы, а иногда и заводили семьи и оставались навсегда.

Однако то, что случилось в Москве в 1957 году, стало подлинным событием национального масштаба.

Фестиваль проходил с 28 июля по 11 августа 1957 года. Всего в Москву прибыли 34 тысячи иностранцев.

Самыми многочисленными были делегаты европейских стран; по две тысячи человек — из Франции и Финляндии.

В статье о московском фестивале Артем Кречетников (Би-би-си) отмечает:

«Оттепель» принесла с собой новые принципы: иностранцы делятся на плохих и хороших, и последних неизмеримо больше; все трудящиеся — друзья СССР. Если они пока и не готовы строить социализм, то уж точно хотят мира во всем мире.

Появился специальный термин: «люди доброй воли». Не стопроцентно наши, но и не враги. Они-то и съехались в Москву.

Символом молодежного форума, на который прибыли десятки тысяч делегатов от левых молодежных организаций из 131 страны мира, стал Голубь мира, придуманный Пабло Пикассо. Во время фестиваля стремительно распространилась мода на джинсы, кеды и игру бадминтон. Популярными стали музыкальные суперхиты Rock Around the Clock, «Гимн демократической молодежи», «Если бы парни всей Земли…» и «Подмосковные вечера».

Известный московский джазмен Алексей Козлов позже напишет о тех днях: