Зачем коту копыта?

Сильного доверия к Татьяне, что та не проболтается Вилли, где оставила Груню, обуреваемую ревностью, художница не испытывала, поэтому взяла бутылку с недопитым мартини, уничтожая следы своего присутствия здесь, и побежала прочь. По дороге ее замутило, пришлось юркнуть в кусты. Наконец она отдышалась и отругала себя: «Сама виновата! Пить не пью и не умею, а туда же! В нашей труппе есть настоящие зубры пития. Что называется, бутылку водки выпиваю, бутылкой водки запиваю… Мне никогда так не суметь, если только не захочу жизнь самоубийством покончить».

Аграфена отошла от театра и свернула на узенькую улочку, чтобы ее не было видно, если вдруг Вилли выйдет на главную аллею в поисках ее.

Глава 13

Груня быстро бежала по улочке, поминутно озираясь и размазывая слезы по щекам. Наконец заметила небольшую вывеску на небольшом же отеле – в два этажа и шириной в шесть окон по фасаду – и вошла внутрь. В холле было темно, душно и неуютно. Впервые в жизни она увидела допотопный медный звонок на стойке портье, как в кино. Видимо, он был главным украшением холла гостинички. Находясь в заведенном состоянии после стриптиза Насти, Аграфена с силой стукнула по кнопке и аж пригнулась от громкого звука. На ее зов через некоторое время появился неопрятного вида мужичок с заспанным лицом. Этакий типичный сельский житель в понимании Груши.

Она заговорила на английском, но по выражению лица портье сразу же поняла, что тот явно не полиглот. И дальше общение пошло в основном на языке глухонемых, то есть с подключением мимики и жестикуляции. Наконец Аграфена сообразила, что в отеле есть пара свободных номеров, но без питания. За двадцать евро в сутки. Она положила на стол сто евро, пояснив: «На все». И ей был вручен ключ с деревянным набалдашником, на котором значилась цифра «три». Документов от нее не потребовали, договор не составлялся, а сто евро исчезли в кармане штанов мужичка.

Номер оказался немногим лучше холла. Небольшая комнатка с маленьким окошком, прикрытым покосившимися жалюзи, с односпальной кроватью, застеленной чистым, но застиранным покрывалом, шкафом и столом с двумя стульями. «Без излишеств», – хмыкнула про себя Груня и заглянула в санузел. Там в мизерное пространство были воткнуты унитаз и допотопная душевая кабина, дверца которой открывалась с трудом.

Аграфена сильно проголодалась, но мысли о еде из головы прогнала. Приняла душ и легла в неприветливую постель, закрыв глаза и пытаясь правильно дышать, чтобы успокоиться и прийти в себя.

«Надо поспать и выкинуть Вилли из головы. Не было у меня мужчины – и не надо! Спокойнее будет. И почему я в последнее время постоянно ощущаю чувство голода? Это ненормально!» – говорила она себе, чувствуя озноб.

Сон не шел, а Груне становилось все хуже и хуже. Ее всю буквально трясло, появились непонятные боли в животе, к которым присоединилась тошнота. «Отравилась, что ли, чем-то? – подумала она. – Так вроде не ела ничего. Заболела? Чем? Это бог меня наказал за Вилли. Чего я на него окрысилась? Не он же просил Настю раздеваться. А если та сама разделась, отчего ж не посмотреть? А мне просто от ревности крышу сорвало… Ого, как я заговорила! А все с того, что, кажется, умру сейчас, а нахожусь здесь одна. Как же мне плохо! Просто отвратительно. Еще и голова заболела…»

Несколько раз она вставала, чтобы сходить в туалет. Казалось, что ее сейчас вывернет просто наизнанку.

«Что же делать? Может, «Скорую» вызвать? Хотя нет, какая «Скорая». Упекут на месяц в какой-нибудь изолятор, а мне людей подвести нельзя. Сегодня же декорации привезти должны были. А я со своим психозом все испортила. Надо было больше о работе думать, а не о Вилли с Настей. В общем, я повела себя, как истеричка, вот результат. Ой, как кружится голова!»

Аграфена подставила голову под струю холодной воды, чтобы хоть немного прийти в себя. Боль не отпускала.

Груня с трудом оделась и покинула номер. Естественно, в холле она увидела только медный колокольчик на стойке портье, ей пришлось самой отодвинуть задвижку на двери. Художница вышла на улицу, вдыхая свежий аромат ночи и не заботясь о том, что отель остался незапертым, и нетвердой походкой двинулась по узкому проулку. Воздух подействовал лучше, чем холодная вода, она хоть перестала чувствовать себя трупом. Во всяком случае, была способна дышать.

«Дышу – значит, живу, – произнесла Груша про себя, покачиваясь и подавляя тошноту. – Права была Таня, я – форменная дура. Интересно, я найду кого-нибудь в театре? Народ мог напиться и остаться там. Или все-таки добрался до своих уютных постелей в люкс-отеле Вилли? Только я одна, идиотка, опять без жилья! Вот уж права пословица: «Дурная голова ногам покоя не дает!»