Зачем России Европа? - Избранные статьи

А ведь для того чтобы это объяснить, можно даже провести, если угодно, своего рода исторический эксперимент. Например, такой. Одновременно с Россией Петра, Екатерины и Александра I существовала в Европе еще одна могущественная империя, бывшая притом сверхдержава, Блистательная Порта, как требовала она себя именовать, в просторечии Турция. И как увидит читатель в третьей книге трилогии, она тоже пыталась модернизироваться и обрести европейскую идентичность. На самом деле весь ХIХ век пронизан отчаянными попытками Порты совершить то, что сделал с Россией Петр. Некоторым из её султанов даже пророчили судьбу Петра. Не помогло, однако. Неумолимо продолжала Турция скатываться к положению “больного человека Европы”. Стать равноправной участницей европейского концерта великих держав ей так в XIX веке и не удалось. Об обретении европейской идентичности и говорить нечего.

А теперь сравним её неудачу с тем, что произошло после драматического поворота Петра с Россией. Уже при Екатерине играла она первые роли в европейском концерте. А при Александре I, по словам известного русского историка А.Е. Преснякова, “могло казаться, что процесс европеизации России доходит до крайних своих пределов. Разработка проектов политического преобразования империи подготовляла переход государственного строя к европейским формам государственности; эпоха конгрессов вводила Россию органической частью в европейский концерт международных связей, а её внешнюю политику – в рамки общеевропейской политической системы; конституционное Царство Польское становилось образцом общего переустройства империи”. (14) И что еще важнее, Россия вырастила при Александре вполне европейское поколение образованной молодежи, готовой рискнуть своей вполне благополучной жизнью ради уничтожения крестьянского рабства и самодержавия. Короче, не прошло и столетия после Петра, как Россия вернула себе утраченную при Грозном европейскую идентичность.

И все лишь затем, чтоб еще через столетие настиг её новый гигантский взмах исторического “маятника” и она, по сути, вернулась в 1917 году к ориентации Грозного. А потом -- всего лишь три поколения спустя -- новый взмах “маятника” в 1991. И новое возвращение к европейской ориентации. Как объяснить эту странную динамику русской истории, не допустив, что работают в ней две противоположные традиции?

Слов нет, Реформация и Контрреформация, революции и реставрации, политическое противостояние либералов и консерваторов терзали Европу на протяжении столетий. Но не до такой же степени, чтобы страны её теряли свою европейскую идентичность. А Россия, как мы видели, теряла. Ведь после каждого цивилизационного сдвига представала перед наблюдателем совсем по сути другая страна. Ну что, собственно, общего было между угрюмыми московитскими дьяками в долгополых кафтанах, для которых еретическое “латинство” было анафемой, и петербургским изнеженным вельможеством, которое по-французски говорило лучше, чем по-русски?

Но ведь точно так же отличались от александровского дворянства, для которого Европа была вторым домом, сталинские подьячие в легендарных долгополых пальто, выглядевших плохой имитацией московитских кафтанов. И хотя рассуждали теперь эти подьячие не о вселенской победе православия, а совсем даже наоборот, о торжестве безбожного социализма, но погрязшая в буржуазном зле еретическая Европа вызывала у них точно такое же отвращение, как “латинство” у их прапрадедов.

Попробуйте, если сможете, вывести этот “маятник”, в монументальных взмахах которого страна теряла, и вновь обретала, и снова теряла, и опять обретала европейскую идентичность из какого-нибудь одного политического корня. ПОПЫТКА “НЕОЕВРАЗИЙЦЕВ”

А что вы думаете, ведь пробуют! Например, новейшая “неоевразийская” школа в российской политологии – во главе с двумя московскими профессорами – заведующим кафедрой философии Бауманского училища В.В. Ильиным и заведующим кафедрой политических наук МГУ А.С. Панариным. Вот её основные идеи. Во-первых, исключительность России. Ильин: “Мир разделен на Север, Юг и Россию... Север – развитый мир, Юг – отстойник цивилизации, Россия – балансир между ними”. (15) Панарин вторит: “Одиночество России в мире носило мистический характер... Дар эсхатологического предчувствия породил духовное величие России и её великое одиночество”. (16)

Во-вторых, обреченность Запада (он же “развитый Север”), который вдобавок не только не ценит своего “балансира”, но и явно к нему недоброжелателен: “Россию хотят загнать в третий мир” (он же “отстойник цивилизации”). (17) Впрочем, “дело и в общей цивилизационной тупиковости западного пути в связи с рельефно проступающей глобальной несостоятельностью индустриализма и консьюмеризма... С позиций глобалистики вестернизация давно и безнадежно самоисчерпалась”. (18)