Зачем тебе любовь?

– Что-то больно мудрено получается, – засомневался Серый, – а вдруг им потом захочется вбить второй гвоздь дружбы, а потом третий, четвертый, сотый...

– Тебе же не захотелось? – Ленка скривила губы в подобие улыбки и тут же отвернулась к окну.

– Так разве у нас дружба была?

– А что тогда у нас было?

Серый взял со стола сигаретную пачку, распечатал ее и с наслаждением втянул носом воздух.

– Что хорошо французу, то русскому – смерть, – произнес он и, не выдержав, выцарапал одну сигарету.

– Ты мне не ответил! – настаивала Ленка.

Он глубоко затянулся, выдохнул и сразу сделал вторую, еще более глубокую затяжку.

– У русских дружба между мужчиной и женщиной возможна только после полной и окончательной капитуляции любви, – сказал Серый, – а если еще хоть что-то теплится, то лучше и не начинать.

Он хотел что-то еще добавить, но вдруг закашлялся чахоточно, махнул рукой и тут же с силой раздавил окурок в пепельнице.

Ленка помолчала, обдумывая услышанное, и наконец ее осенило:

– И поэтому ты мне не звонишь?

Серый пожал плечами.

Ленка вышла из-за стола и тяжело опустилась в кресло.

– Как, ты говоришь, его зовут? – нарушил тишину Серый.

Ленка усмехнулась и тоже потянулась за сигаретой.

Так я тебе и сказала, подумала она. Мой хитренький, мой серенький волчок, ни к чему тебе это знать. Все равно ты меня не поймешь. А заодно и нас, похитителей книг.

Абзац № 2. Похитители книг

Ленка открыла книгу и прочитала: «Прекрасной Елене от Казанца. 5 сентября». И сердечко нарисовано – типа «Люблю».

Врешь ты все, дружок, не поверила Ленка. Врешь и не краснеешь. Любишь ты ту, которой посвятил эту свою «Фуфайку». А я так, никто и никак, пробегала мимо твоей случайной славы. Нет, конечно, слава не бывает случайной, или, скажем, незаслуженной. Чем-то ты за это заплатил, чем-то поступился, от чего-то отказался, чем-то, не побоюсь этого слова, пожертвовал. И вот ты, слава богу, там, а я, как обычно, здесь.

Симпатичная книжечка, черное на белом. Или белое на черном? Один день из жизни фуфайки – надо же такое придумать. Вообще все эти поздно взрослеющие мальчики вызывали у Ленки неподдельный, чисто профессиональный интерес.

– Почему в наше загибающееся от матриархата время мачо постоянно плачут? – произнесла вслух Ленка и оглянулась по сторонам.

Убедившись, что вокруг нее никого нет, она на всякий случай продолжила свой монолог про себя: И почему мне давно уже не хочется принимать этих мачо в объятья, укладывать на грудь и осушать их скупые мужские слезы? Не потому ли, что мне самой как-то не приходилось выплакивать свою грусть-обиду под сенью из распростертых крыл? Все в себе, все сама с собою, садо-мазо-мастурбация до потери чувств. Единица без подпорки, без правого и круглого во всех отношениях нуля или, лучше, нулей, которые превращают единицу в полновесный и полнозвучный лимон на зависть окружающим.

Посмотрите на меня, ребята! Это я, Елена Прекрасная! Блондинка, голубые глаза, чувственные губы, тонкие пальцы, а все остальное укладывается в параметры 100, 70 и снова 100. Лучше известного стандарта на девять с половиной процентов, плюс молодость, красота, доброе сердце, незамутненная душа и интеллект, только слегка подкорректированный высшим образованием.

Не переборщила? Нет, не думаю.

Но у каждой луны или монеты есть обратная сторона. Бросили, подняли, зажали в кулачок – и что там у нас? Решка. С таким счастьем и на свободе. Комплекс на комплексе сидит и комплексом погоняет. Вот, например, эти пресловутые 100 – 70 – 100 и как с ними бороться. Жила бы я в Бразилии или, предположим, на Кубе – была бы национальным достоянием. Даже Америка со своим Барби-культом согнула ноги в реверансе перед образцово-показательными прелестями Дженнифер Лопес, застрахованными ею же самой на десятки миллионов долларов. Такие попы получаются только у тех, кто долго и упорно сидел на бобово-рисовой диете. А гордость, с которой обладательница такой задницы рассекает по Голливуду, должна быть в крови, всосанная с молоком матери и подкрепленная генами свободолюбивых североамериканских негров.

Сказать по правде, есть еще одна страна, на чьих необъятных просторах выращивается такая красота. На российской картошке зады растут и размножаются ничем не хуже, чем на фасоли. А что такое в нашей стране урожай? Национальная катастрофа! Беда! Катаклизм! Землетрясение! Все шагом марш худеть, уменьшать объемы, голодать, падать в обморок, а потом лечиться от булимии или, не дай бог, от анорексии.

Вот почему у нас Гринпис такой тихий, незаметный? Не пристают на улице, не клеймят позором, не выливают краску на счастливых владелиц натуральных шуб? Потому что даже они понимают, что суровый климат требует настоящего, естественного, не синтетического тепла. В синтепончике-то далеко не ускачешь. Замерзнешь на лету, на бегу, на ходу и брякнешься нежной мордой об сугроб. Поэтому даже «зеленые» с мехами более или менее смирились.