Еще ранее, держа в руках газету с отчетом о торжественном заседании в Большом театре по случаю 70-летнего юбилея Сталина, он посетовал: «Жаль, во время заседания не сбросили бомбу. Были бы уничтожены глава правительства и все правительство. Тогда жить стало бы легче».
Однако профессорское ли дело – бомбы кидать, если в мире существуют менее громкие и очевидные, но не менее, а даже более эффективные, чем бомбы, средства для устранения глав правительств?
К тому же, хотя арестованные «светила» Лечсанупра Кремля и были по уши в грязных действиях, не они ведь одни имели свободный доступ к главе правительства. Их арест кое-кому был даже удобен – он отвлекал внимание от других вариантов убийства Сталина и облегчал действия уже другим злоумышляющим против него.
Сталин уже не верил врачам, но это не значит, что он не верил уже вообще ни одному человеку. А ведь злоумышлять против Сталина было кому и кроме кремлевских врачей.
По самым разным причинам.
Глава двенадцатая
ЗИМА 1952/53 ГОДА… ЧЕГО БОЯЛСЯ ХРУЩЕВ…
…2. Как разъяснить рабочим, чем вызвано повышение цен? (Тула)
…23. Почему на рынках не вводятся твердые цены? (Рига)
…53. Будут ли сокращены штаты служащих, желательно сократить на 40%? (Саратов)
…56. Как надо отвечать рабочим: если спросят, почему помогаем хлебом Франции, Польше и Финляндии, а сами повышаем цены на хлеб?…
Даже из приведенных в эпиграфе к этой главе фрагментов сводки можно понять, что задавать острые вопросы властям в державе Сталина было не только возможно, но просто принято. Это было в порядке вещей! Между прочим, всего в цитированной выше сводке имелся 61 вопрос. На молчание якобы «рабов» «сталинского ГУЛАГа» это походит мало.
Причем в начале 50-х годов тенденция к тому, чтобы голос народа звучал все громче и доходил до руководства страны, не ослабла – чуть ниже я это проиллюстрирую на примере простого ветеринара Холодова. И эта растущая активность «низов» тоже должна была подталкивать «партоплазматические» «верхи» к уже их собственной активности, имеющей целью нейтрализовать активность «низов».
Прошедший XIX съезд партии и расширение руководящего ядра объективно усиливали активность масс и от того, станет ли такая активность действительно массовой, зависело немало. В народе обсуждали итоги съезда, а Сталин наращивал очередной сталинский удар по бездарностям и тем «немогузнайкам», которых так не терпел еще Александр Васильевич Суворов. Вечером 20 октября 1952 года Сталин собрал в своем кабинете Маленкова, Хрущева, Аристова, Брежнева, Игнатова, Михайлова, Пегова, Пономаренко, Суслова, Шепилова, Чеснокова, Румянцева и Юдина, то есть всех секретарей ЦК, плюс высшие идеологические кадры.
То, что он тогда говорил, частично записали Шепилов и Юдин. И благодаря им кое-что из сказанного тогда Сталиным могу привести и я:
«Наша пропаганда, – говорил Сталин, – ведется плохо,
Из всех присутствовавших только Хрущев достиг своего карьерного «потолка», все остальные еще при жизни Сталина имели те или иные перспективы роста. Так что идеи Сталина для них означали надежды на будущее, а для Хрущева – нечто прямо противоположное, потому что возраст у него был как раз предпенсионный.
Сталин же вел дальше:
«Надо также подумать о лучшем руководстве промышленностью… Плохо идут дела в сельском хозяйстве. Партийные работники не знают истории сельского хозяйства в Европе, не знают, как ведется животноводство в США. Только бумаги подписывают и этим губят дело»…
А вот уж эти слова «крупный специалист в области сельского хозяйства» Хрущев мог отнести и на свой счет в полной мере. Причем уже скорое будущее подкинуло ему через Сталина очень неприятный для Никиты Сергеевича «сельскохозяйственный» казус.
Полезно – особенно для сегодняшнего дня – привести и такие сталинские слова:
«Американцы опровергают марксизм, клевещут на нас, стараются развенчать нас. Мы должны разоблачать их. Надо знакомить людей с идеологией врагов, критиковать эту идеологию, и это будет вооружать наши кадры. Мы теперь ведем не только национальную политику, но ведем мировую политику. Американцы хотят все подчинить себе. Но Америку ни в одной столице не уважают».