Зачем убили Сталина?

Поэтому нам не мешает более внимательно присмотреться к третьему и последнему министру государственной безопасности СССР Семену Игнатьеву, то есть к той главной фигуре, которая, едина в двух лицах, с мая 1952 года несла всю полноту ответственности за жизнь, здоровье и безопасность Сталина.

1904 года рождения, уроженец села Карловка Херсонской губернии, сын крестьянина, он в 14 лет уже работал на хлопкоочистительном заводе в Термезе, в далеком Туркестане. Как его занесло туда, я не знаю, но можно предполагать, что натура у юного Игнатьева была энергичная и боевая: в 15 лет секретарь ячейки комсомола, в 16 лет – политработник в Бухарской группе войск, в 20 лет – заведующий орготделом ЦК комсомола Туркестана. При этом в ВКП(б) он вступил лишь в 1926 году, работая в профсоюзах. А в 1935 году Игнатьев уже работал в промышленном отделе ЦК ВКП(б).

Не знаю, кто первым из высокого руководства обратил на него внимание, но то, что кто-то обратил – вне сомнений, потому что в 1937 году Игнатьева посылают первым секретарем обкома партии в Бурят-Монголию, где он пробыл до 1943 года. Затем – пост первого секретаря в Башкирии, а с 1947 года – второго секретаря ЦК Компартии Белоруссии. В 1949 году Игнатьев – секретарь Среднеазиатского бюро ЦК, а с 1950 по 1952 год – заведующий отделом партийных, комсомольских и профсоюзных органов ЦК. При этом с 9 августа 1951 года он параллельно еще и министр госбезопасности СССР. То есть один из главных «кадровиков» партии, и при этом – главный чекист.

Как министр ГБ Игнатьев имел, конечно, непосредственное отношение и к делам еврейских националистов, и к «делу врачей», в период следствия по которому Игнатьев якобы получил инфаркт, дожив после этого с ним (?) почти до 80 лет.

Был причастен Игнатьев и ко многим другим «неблаговидным», по меркам хрущевской «оттепели», делам МГБ. Но уж в чем он был несомненно виновен, так это в частичной деградации и депрофессионализации «органов», в наводнении их непрофессионалами из числа партаппаратчиков, а при этом – в поощрении мер физического воздействия на подследственных. Пресловутых «пыток», как я понимаю, и в МГБ Игнатьева не было, но режим в тюрьмах на Лубянке и в Лефортово был кое для кого более чем жестким.

После смерти Сталина объединенное МВД-МГБ принял Берия, и Игнатьев становится секретарем ЦК, но ненадолго – до 5 апреля 1953 года, когда его, еще недавно члена Президиума ЦК, опросом освободили от обязанностей секретаря ЦК, а 28 апреля опросом же вывели из состава ЦК «ввиду допущенных серьезных ошибок в руководстве бывшего МГБ СССР».

По предложению Берии, поддержанному другими членами Президиума ЦК, Комитету партийного контроля при ЦК было поручено рассмотреть вопрос о партийной ответственности Игнатьева. Впрочем благодаря заступничеству Маленкова он отправляется в Башкирию – все тем же первым секретарем. После ареста Берии Игнатьева, по предложению теперь Хрущева, заявившего 7 июля 1953 года, что Игнатьев-де был исключен «по известному навету», восстанавливают в ЦК. С июня 1957 года он – первый секретарь Татарского обкома КПСС, откуда в октябре 1960 года отправляется на пенсию. Умер Игнатьев в 1983 году, похоронен на Новодевичьем кладбище, но уже в 1954 году в трехтомном «Энциклопедическом словаре», издаваемом Государственным научным издательством «Большая Советская Энциклопедия», биографическая справка на члена ЦК КПСС Игнатьева почему-то отсутствует.

Эта фигура лично для меня давно смутна. Кто-то считает его креатурой Хрущева, кто-то – Маленкова, но вряд ли в 1951 году 47-летний заведующий отделом партийных, профсоюзных и комсомольских органов ЦК стал бы параллельно еще и министром ГБ без интереса к нему Сталина.

Что же до Маленкова и Хрущева, то, скорее всего, Игнатьева в разное время поддерживали оба, потому что оба имели с ним дело по работе, а способности у Игнатьева были. Зато, похоже, не было принципиальности и, похоже, он был идеальным исполнителем воли того, кто его своей воле подчинял.

Так что, по моему мнению, «качели» карьеры Игнатьева после смерти Сталина, после смерти Берии и после падения Маленкова сами по себе способны дать пищу для раздумий о возможной роли Игнатьева в многослойном заговоре против Сталина. Небезынтересны в этом отношении и «инфаркт» Игнатьева в момент подведения итогов по «делу врачей», и его отсутствие на том заседании Бюро Президиума ЦК, где обсуждалось обнародование этого «дела».

Причем линия Берии по отношению к Игнатьеву лишний раз доказывает не только непричастность Берии к антисталинскому заговору, но и наличие у Берии серьезных подозрений и догадок относительно роли как Игнатьева, так и кое-кого повыше в смерти Сталина.

Не исключено, что Игнатьева в заговоре против Сталина использовали и «втемную», ловко подсовывая нужных злоумышленникам людей. Ведь и Хрущева могли использовать так же, хотя я склонен считать, что он смерти Сталина к весне 1953 года желал вполне сознательно.