Зачем учить математику

Конечно, без Денисова всё непривычно. Только сейчас, когда тот уехал, Тихонов понял, что других друзей у него нет. Так, были неплохие кандидаты. Серёгин, Массажин, Титяев. Но не совсем то, это, что называется, приятели, а не друзья. Друг – тот, с кем ты можешь говорить о личном и важном, и кто при этом тебя понимает. То есть, у вас одинаковый примерно уровень развития. Допустим, ты любишь читать книги и увлекаешься видеоиграми. Но твой «друг» ничего не шарит ни в том, ни в другом. Какой же он после этого друг? Вам и говорить-то вообще не о чем…

С Гришиной будет непросто, – думал он, шагая по замершей, как спящая змея, улице. – Она не любит читать. Общаться нам не о чем. Вопросы о смысле жизни её тоже не волнуют. Надо будет искать общие темы…

Он тяжело вздохнул, чувствуя, что вместе с такими серьёзными мыслями внутрь просачиваются принципы взрослой жизни. На всякий случай он помахал перед лицом руками, как бы отгоняя их. Не хотелось думать о трудном сейчас, когда мир такой юный и солнечный. Поднялся легкий ветерок, и улица вдруг потекла: песок, упавшие откуда-то прошлогодние листья, его заботы медленно поползли прочь в её течении.

В школе было немноголюдно, до начала праздника оставалось ещё два часа.

В коридоре он заметил Арсеньева, Ступакову и Громову. Это и понятно, у отличников всегда так, они должны быть первыми. Но вот что делает здесь Стаханов, совершенно не ясно.

– Тихон, – крикнул он, – помоги воду наверх отнести!

Он быстро шёл по коридору с двумя пятилитровыми баллонами.

– Не могу поверить, что ты подписался на общественные работы… – удивился Тихонов.

– Да, – засмеялся тот, – историчка попросила. Не смог отказать!

Тихонов подхватил другие два баллона, стоявшие у стола охранника и пошёл за Стахановым. Когда они проходили мимо туалета на первом этаже, дверь открылась и оттуда выскользнули смеющиеся, розовые Титяев с Гришиной. Они держались за руки. Но не так, как она с Тихоновым, робко и целомудренно, когда ещё ничего не произошло, а дерзко и откровенно, как состоявшиеся любовники.

Увидев Тихонова, Гришина вырвала свою руку. Титяев улыбнулся широкой невинной улыбкой, взглянул на Гришину, потом на него, и побежал к компании, что-то весело им крича. Раскрасневшаяся Гришина осталась. Наверное, она ждала, что он спросит, что она делала с Титяевым в туалете.

Но Тихонов не остановился и пошёл дальше. Он медленно поднимался по лестнице, и с каждым шагом в его душе разрасталась пропасть. Тот факт, как быстро она выдернула свою руку из титяевской, говорил о многом. Ему нечего было у неё спрашивать, он и так всё понял. Если бы не это, если бы она не смутилась так, увидев его, он бы ещё засомневался, он бы убедил себя: они просто друзья, которые зашли зачем-то вместе в туалет!

Он остановился посреди лестничного пролёта, поставил на пол баллоны и схватился на голову. Началось.

– Что там всё-таки было? – спросил он сам себя.

В голове нарастал шум.

Раз-два, раз-два. Пять-три-семь-один. Пять-семь-четыре… Нет, неправильно, здесь должно было три. Заново. Одиннадцать-пять-девять-семь. Три-четыре губы, один-семь глаза. Голова влево, голова влево, одиннадцать глаза, семь рот, снова голова.

Тихонов, прикрывая лицо руками, побежал вниз по лестнице. Не глядя по сторонам, он быстрым шагом промчался мимо одноклассников. Краем глаза он заметил, что они смотрят на него.

– Что с тобой? – громко спросил Арсеньев.

Тихонов на ходу махнул рукой.

Зевс разгневался. Только что ещё сияло солнце и дул ласковый ветерок, но вот, стоило Тихонову выйти из школы, как разразилась гроза. Небо рухнуло на город, навалилось чернотой и громыхало, бия молниями куда попало. Шквал взметал с дороги всё, что там лежало, и бросал в лица прохожим. Острый запах грозы разлился по улице, и первые, невидимые пока капли, кололи кожу.

Тихонов брёл наперекор мощным порывам по направлению к соседнему подъезду, обуреваемый тиками, размахивая руками и что-то бормоча. Голова его дергалась из стороны в сторону, губы извивались, как змеи, из глаз текли слёзы.

Он зашёл в подъезд, ногой отворив дверь. Поднялся на один лестничный пролёт и встал у окна, лицом к лицу со стихией. Прямо над ним страшно грохнуло, и пространство разошлось белой в зигзагах трещиной. Казалось, из этого разлома сейчас полезут древние чудовища, тысячи лет ждавшие часа расплаты с человечеством.

Тихонов достал их рюкзака портвейн, ловко откупорил бутылку и приложился. Пять больших долгих глотков. Потом сигарета. Вспыхнула зажигалка, выхватив на мгновение из сумрака бледные стены подъезда. Струя дыма взметнулась к потолку.

– Ну что, Алексей, – сказал сам себе Тихонов, часто моргая, – забился под землю, убежал, спрятался? Молодец! А бороться?

Голова два раза дёрнулась в сторону.

– Да как же ты собрался бороться, с такими-то тиками? Вся школа будет ржать и пальцами показывать, – ответил он сам себе.

– Ну а что ты такой тиканутый? Подумаешь, Гришина с Титяевым, и что… Сразу сдался?

– Тебе легко говорить! А ты бы не сдался? Два-четыре, три-пять…

– Ну ладно. Теперь домой, в постельку, под одеялко, плакать и ждать, пока пройдёт?