Задание Империи

— Вы же, я смотрю, с дороги? А я тут чайку сообразил, знаете, просто неудобно не пригласить.

Виктор согласился, тем более, что в своем мире так и не успел пообедать, так что позволил себя затащить в кабинет, где на огромном столе, помимо письменного прибора, старого телефона, большой пишущей машинки и кучи бумаг, уже стояли на жестяном подносе пара стаканов в подстаканниках и тарелка с пряниками со жженым сахаром. На стене висел парадный портрет лысоватого худощавого мужчины в белом кителе с золотыми эполетами. «Этот, наверное, и есть здесь самый крутой. Узнать бы, как зовут и обращение к нему…» В углу на тумбочке незыблемым красно-коричневым мавзолеем возвышался здоровый, полметра на полметра, всеволновой шестиламповый «Телефункен-Хорал».

— Милости прошу к нашему шалашу, Виктор Сергеевич. Не обессудьте, что скромно — кому Троицын день, кому работа.

Чай оказался с коньяком. Виктор понял, что начинается деловой разговор.

— Вы, так сказать, к нам в Бежицу постоянно или проездом?

— В первоначальных планах — проездом, но, возможно осяду надолго.

— Если осядете надолго, и ваша муза к вам не охладеет — есть шанс стать колумнистом.

— От такого выгодного предложения отказываться было бы просто странно.

— Ну, мало ли… А вы сами откуда? Раньше никогда не доводилось о вас слышать. Неординарно пишете. «Хюндай-Гетц»[2]… надо же придумать!

— Да я, собственно, раньше только технические работы писал, и особо не думал…

Тут в комнату влетела молодая женщина, чуть за тридцать, невысокая, светловолосая (точнее, с осветленными волосами), без лишней полноты и с большими выразительными глазами; в руках у нее была «лейка». Не успел Виктор глазом моргнуть, как она, произнося с порога «Здравствуйте!», пыхнула магнием; щелкнул затвор.

— Таня Краснокаменная, наш фотокор, — пояснил Бурмин, — это я попросил проиллюстрировать рассказ портретом автора.

«А вот светиться здесь совсем ни к чему» — мелькнуло в голове у Виктора, но он тут же решил, что после поездки с жандармским штабс-капитаном прятаться смысла не имеет.

— Вы прекрасно получитесь, — улыбнулась Таня, — у меня хороший опыт. Побежала проявлять пленку.

Когда она скрылась за дверью, Виктор подумал, что вот кому надо было пристроить букет с тремя гвоздиками, но было уже поздно. «Ладно. Еще не вечер…»

— А если не секрет, — спросил он, — на какую тему намечался тот рассказ?

— Да тоже о радио. Перспективы развития хай-фай аппаратуры…

— Хай-фай? High fidelity? — переспросил Виктор. Радиорупор на площади в селе как-то был далек от хайфая.

— Ну да. Это то, что опыты в тридцать шестом — тридцать седьмом проводили. И еще про кабельное телевидение высокой четкости. В общем, фантастика ближнего прицела.

— Нет проблем, — ответил слегка ошарашенный Виктор, — будет про спутниковое телевидение. И плазменные панели.

— Это вроде той, что делала в двадцать седьмом лаборатория Белла? Как-то по радио лекцию передавали…

— Да. Они имеют большое будущее.

Они еще немного посидели; по счастью вопросы Бурмина оказались довольно нейтральными, вроде «Как вам наши места?». Потом у редактора зазвонил телефон: видимо, случилось, что-то интересное, и он оживленно заговорил в трубку. Виктор понял, что самое время откланяться. Когда он подавал руку на прощанье, Бурмин на секунду оторвался от трубки:

— Секундочку… Да, и еще: когда будете вводить в канву повествования инженера или изобретателя, пусть будет иностранец. Или русский, но работающий в Германии.

— Ах да, точно! — воскликнул Виктор. — Совсем забыл. Спасибо, что напомнили.

На самом деле Виктор понятия не имел, почему изобретатель в рассказах не может быть русским, работающим в России. Но не стал спрашивать, почему, приняв это, как местную идеологическую установку, смысл которой ему пока неясен. Впрочем, в таких ситуациях установка могла быть вообще лишена смысла.

5. Свято место пусто не бывает

Когда он вышел из редакции на улицу, летний зной уже спадал. Солнце клонилось к закату, лаская розовым светом верхушки деревьев парка Пожарного общества, откуда слышались звуки духового оркестра — подъезжая сюда, он не слышал их из-за шума мотора. Со станции долетали тонкие вскрики маневренных паровозов. Сзади, от паровозостроительного, донесся цокот копыт; по мостовой мимо него прокатилась извозчичья пролетка на дутых шинах. Где-то из зеленых кронах молодых деревцев слышалась песня запоздалого соловья. Печать умиротворения лежала над этим уголком вселенной.