Задание Империи

В свете фар он увидел с десяток людей, которые беспомощно расползлись от авто в разные стороны. Кто-то тер глаза, кто-то молился; разглядывать эту картину было некогда. Первая машина ударилась капотом о столбик дорожного знака; парил радиатор. К счастью, вторая была цела, только немного погнут бампер и помято правое крыло о переднюю, лобовое стекло со стороны пассажира было побито и покрылось сеткой трещин, но со стороны водителя было цело. Виктор узнал марку: восьмицилиндровый «понтиак», с характерной хромированной полосой из реек на капоте, плавно стекавшей на округлый радиатор.

«А мощи будет, как у „Волги“ семидесятого года. Нехило.»

Ковальчук отпихнул стоящего на коленях у машины человека носком ботинка — просто руки были заняты — помог затащить Ступина на заднее сиденье, и сел за руль.

— Ключ! Ключ зажигания! — Ковальчук рванулся к шоферу, рывком оторвал его от примятой колесами пыльной щебенки; тот дрожащими руками вытащил из кармана бронзовую цепочку. Ковальчук метнулся обратно; неостывший мотор завелся с полоборота. Подполковник опять выскочил из машины, подобрав валявшийся брошенный «томми-ган», рванул крышку багажника первого авто, дал длинную очередь по стоявшей там рации, отскочил назад в «понтиак», кинув по пути автомат Виктору, захлопнул дверцу, врубил заднюю скорость и рванул с места с разворотом, чтобы объехать по обочине. Как только они миновали «форд», мелькнула белая вспышка: Виктор невольно оглянулся и увидел, как из открытых дверей машины брызнуло фосфорическое пламя с искрами; спустя секунду вспыхнул бензин и над кузовом поднялся высокий столб рыжего пламени.

Метров через сто Ковальчук затормозил, резко бросился наружу, не глуша мотора, и открыл заднюю дверцу.

— Смотрим, что с ним.

Ступин тяжело дышал, из его груди доносились хрипы и булькание, большое пятно крови расползлось по рубахе, которую Виктор так и не успел сорвать.

— Пуля в легком… Держите так…

— Его надо в больницу.

— Время! Сейчас выбрасываем вас, потом везем. Надо хирургу на дом, и деньги в зубы, чтобы молчал.

— А если не довезем? Каждая секунда на счету.

— А если… Есть приказ вас доставить, не считаясь с потерями!

— Не спорьте, — прохрипел Ступин, — доктор все равно выдаст… Здесь принято стучать властям… Все на самом деле хорошо, господа… Пасть в бою, от пули врага — что можно пожелать офицеру… Одна просьба… если это будет слишком долго, помогите… вы понимаете…

— Молчите, больной! — возразил Виктор голосом сердитой медсестры. — Вам сейчас нельзя разговаривать!

Наложенная повязка быстро набухала кровью.

— Дверь! — крикнул Ковальчук, бросив себя за руль и трогаясь. Виктор едва успел захлопнуть, и они снова рванули куда-то в темноту.

— А куда меня сейчас перебросит? — крикнул Виктор сзади. — В нынешнюю Америку?

— В Брянск, в пятьдесят восьмой! Есть асимметричные точки перехода…короче, там встретят и сразу отвезут к другой!

— Тогда мы сейчас его перебросим!

— Что?

— Там встретят и отвезут в операционную!

— У меня приказ вас перебросить!

— Но вы же советский человек! А. значит, должны поступать по христианским законам!

— Откуда вы нахватались этой демагогии? Вы понимаете, что я не имею права вами рисковать! Не имею!

— Мы перебросим его! — Виктор выхватил кольт из кобуры и щелкнул предохранителем.

— Вы собираетесь стрелять в меня? — хладнокровно спросил Ковальчук.

— Нет. В себя.

— Послушайте, вы, суицидальный террорист, сколько вы себя уже захватывали в заложники? Не надоело?

— Но вы же советский человек!

— Черт с вами! Перебросим! Только поставьте кольт на предохранитель, а то пальнете и поранитесь!

27. Нечеткий выбор

Трава была по колено. Трава была по колено и мокрая от росы. Черная чаша неба накрыла их сверху, осыпав тысячами ярких звезд, и Млечный Путь тихо фосфоресцировал в прозрачном воздухе. После того, как Ковальчук выключил фары и мотор, вокруг машины не было ничего, кроме звезд и травы.

— Полковник, не умирайте! Александр Семенович! Уже немного! Держитесь! Помните, я в самолете песню дал записать — «Есть только миг, за него и держись…»

— Не помнит. Не было его в самолете.

— Ах да, я и забыл.

— Он без сознания. Осторожно. Тяните сюда.

— Вы точно помните?

— Да. Я днем вешку ставил, вот она. Кладите его вот так, отходим.

— Записку надо написать.

— Все, уже меньше минуты. Разберутся.

— А его это… у вас не расстреляют?

— А раньше не могли подумать? Нет. Не расстреляют. Пока будут лечить, успею вернуться.

— А если не…

— Что если не?

— Ничего. Это я так.

— Все. Время.

Ковальчук посветил фонариком. Возле вешки не было ничего, кроме примятой травы.

— Перешел. Правда, если бы сразу появился обратно здоровый, было бы спокойнее.

— А что это значит, если сразу не появился?

— Подходящей точки не нашли, чтобы в то же место, — сказал Ковальчук и выключил фонарь. Стало совсем тихо.

— М-да. Бартини бы еще неизвестно сколько времени голову бы ломал, чтобы понять, как материя смогла осознать свое бытие…

— Это Бартини рассчитывает?