Задание на дом, или Реферат о Фёдоре Коне

Тятя вернулся живой. И то, слава Богу. Как узнал, что Настены его больше нет, почернел от горя, лоб между бровей прорезала морщина. Да жизнь продолжается. Земля — кормилица не любит унылых. А тут пора подошла пахать да сеять. Некогда плакать. Егоршу и Гришку та зима вовсе осиротила, батька под Полоцком от ляхов, и мамка в лесу… Погоревали, да жизнь снова потекла неспешно, как речка их Болдинка. Коровку купили, хлеб посадили. Мальцов тетка пригрела, Авдоня-бобылка[68].

Авдоня черная, так ее на селе называют. Когда ляхи налетели, она спряталась в сараюшке, береглась от полону. Сараюшку ту подожгли, Авдоня чудом выжила, обожжённая, выскочила из пламени, на снег холодный упала. Это и спасло. Долго потом лечили ее медом да травами. Оправилась, а лицо с тех пор изувечено. Только глаза зелёные на лице от прежней Авдони. Она лица своего стесняется, платком черным повязывает наглухо от бровей до подбородка. Если бы не тонкий стан, на бабку похожа. Грише да Егорше заместо мамки стала. Столько воды утекло, а лес не меняется, да и земляника тут знатная, крупная, сладкая. Быстро наполнился туесок. Запах смолы сосновой кружил голову. Села на поваленный ствол, туесок рядом поставила. На сосне постукивал клювом дятел, где-то плакала кукушка, деток своих искала. В траве гудел шмель, деловито обирал сладкую конюшину[69].

Все трудились, каждая Божья тварь, птица ли, зверюшка дело свое знала. Нюша любила лес, каждое деревце свое, родное. Вот там, на дубе у ручейка — в дупле белка, старая знакомая, на другом — сова Акулина, у ручья в овражке размытом — логово, волчица вывела волчат. Нюшу она знает, не трогает, да и Нюша лишний раз не тревожит, понимает, материнскую тревогу.

Однажды на тропке сохатый вышел наперерез, сквозь ельник, огромный лохмач с ветвистыми рогами. Да и тут не испугалась, знает — на что ему девчонка с туеском среди леса?

— Иди, иди своей дорогой, не замай.

Тот взмахнул большой головой, пожевал задумчиво губами веточку дерева и неторопливо двинулся дальше. Жизни своей без леса она не представляла. Лес кормил ягодами и грибами, поил берёзовым соком весной, лечил травами, обувал в лапти лыковые, служил домом, спасал от ворога, учил красоте и порядку во всём. Всем сердцем радовалась Нюша и благодарила Бога за красоту, ей подаренную так щедро. Душа её в такие минуты воспаряла к небу в молитве. Словно песня, лилась она из сердца.

Прекрасна весна, когда каждая тварь взывает к тебе, Господи — источник жизни.

При свете месяца и песне соловья стоят долины и леса в своих белоснежных подвенечных платьях.

Вся земля — невеста твоя, Господи, ждёт Жениха.

Если ты траву так одеваешь, то как же нас преобразишь в будущий век воскресения?

Господи! Как хорошо гостить у тебя. Ветер благоуханный, озёра — зеркала беспредельные, вся природа таинственно шепчется, вся полна ласки. Звери и птицы носят печать Твоей любви!

Спасибо тебе за спелые ягоды, за драгоценные капли утренней росы!

Где не тебя, Господи — там пустота. Где Ты — там богатсво. Не страшны бури житейские, если Ты рядом. Кругом непогода, тьма, ужас, а в душе тишина и свет: там Христос! И сердце поёт: Аллилуйя!

Твоя любящая десница всюду хранит меня!

И холодной зимой я видела, как в лунной тишина вся земля тихо молилась тебе, облачённая в белую ризу, сияющую алмазами.

Я видела, как радовалось тебе восходящее солнце и хоры птиц гремели славу. Я слышу, как таинственно шепчет о Тебе лес, поют ветры, как проповедуют о тебе хоры светил!

Слава Тебе, показавшему нам свет!

Нюша вытерла слёзы. В такие минуты сладкой тишины и молитвы они всегда лились из глаз её, очищая, умывая душу. Всё хорошо, всё славно. Радость в сердце. Егорша любит. И не гадала она, думая ночами о любви своей безответной. Просила Богородицу в молитвах своих девичьих о Егорше, и вот — возьми, Нюша. Любит, утешный.

Подхватила туесок, полный земляники, побежала к дому. Тропка вилась между берёзок, вела к дому. Из-за соседнего тына высунулась круглая Гринькина голова.

— Дай земляники, Нюшка!

— А самому до леса дойти мочи нет?

— Да некогда мне!

— Ой! Чем это занят с утра? Все высматриваешь?

— А у вас опять тот, гость заезжий, Мартын который!

— Правда? Давно?

— Да уже вторую годину сидит. Домаша сбилась с ног, угощает. Все тебя высматривает, выйдет на крыльцо и смотрит в сторону леса. А ты всё не идешь.

— Да я за ягодой, ягоды — видимо-невидимо! Как уйти?

— А я скоро пойду монастырь строить, меня Мартын звал, говорит такие, как я — на вес золота.

— Ой, Гринька, ну и хвастун. Некогда с тобой. Дай ладошку, ягод насыплю.

— Ой, спасибо! Хочешь, скажу тебе заветное? Только побожись, что не скажешь никому? — Гринька собирал губами алые ягодки с ладошки.

— Ну?

— Егорша о тебе кручинится, не спит ночами, все вздыхает. А вчера в сеннике с ним спали, жарко было, так он среди ночи как крикнет! Я прислушался, а он — «Нюша, Нюшенька!»

— Ой, удивил. Так это он бабку Косариху звал.

— Как Косариху?

— А так! Косариха давеча приходила за кадушкой под огурцы, Егорша ей вынес. А Косариха уж сильно хвалила: