Задание

— Верно. — Бледный вроде бы поймал ее мысль на лету. — Пусть и маг с записями волочет, и колбаску прихватит, и за дозой сбегает. И мы закрутим клевый расслабон!

— Нет! — повторила Ирка.

— А чего? — насупился Бледный.

Ирка приосанилась — подобрала губы, вскинула голову, расправила и без того широкие плечи — и маслянисто блеснула глазами:

— Пусть он встанет передо мной на колени!

Ребята удивились такой невыгодной прихоти, но спорить не стали: в конце концов, этот отличник был ее врагом.

— Вставай! — приказала Ирка.

Парень не шелохнулся. И Леденцов подумал, что сейчас этот пленник — в светлых брюках, в белой рубашке, с легкой тенью листвы на бледном лице — походит на гипсовую статую, которая вот так же мертво стоит в аллеях парка.

— Подох, что ли? — спросила Ирка.

— Он боится испачкать белые штанишки, — хихикнул Шиндорга.

— Сейчас мы его оживим, — пообещал Бледный.

Он закурил сигарету, торопливо и шумно втягивая в себя воздух, пока ее кончик не засветился рубиново. Затем подошел к отличнику, описал сигаретой элегантную дугу и приложил этот огненный кончик к его подбородку.

Странная, почти липкая тишина накрыла Шатер. Лишь наверху от легкого ветра беззаботно трепетали листочки. Пленник даже головы не откинул, глядя на Бледного недоуменно, как на инопланетное чудо. Но свет, падавший сквозь ветки, его выдал: лоб парнишки был мокрым, точно вместе со светом брызнуло и дождем.

Леденцов сжал зубы с такой силой, что озноб пробежал по спине. И вместе с этим ознобом его прошило неожиданное предчувствие: сейчас он узнает самое главное про этих ребят, сейчас он увидит… Но как, что, почему? Сейчас все решится…

Леденцов впился взглядом в лицо Бледного — бледное, вытянутое, остервенелое от придуманной им пытки. Но что с его рукой? Она дрожит, словно держит не бесплотную сигарету, а двухпудовую гирю. Что с его щеками? Почему они предательски дрожат?

Теперь Леденцов глянул на Ирку. Та стояла с расширенными глазами и бессильно повисшими руками. Никакой осанки. А где ее большие губы? Будто мгновенно подсохли от далекого жара сигареты. Шевелятся… Сейчас закричит?

Леденцов смотрел уже на Грэга, который, казалось, забился в уголок своего просторного замшевого пиджака. То ли от изучающего леденцовского взгляда, то ли нервы потребовали мгновенной разрядки, но Артист схватил гитару, вскочил и пропел в лицо отличнику:

Дорогая мамочка,
Вот меня и нет.
Остается в рамочке
На память мой портрет.

Леденцов не вытерпел и до Шиндорги взглядом не добрался… Протянув руку, лейтенант отвел сигарету, под которой бурел ожог, походивший на крупную родинку.

— Подожди… Как тебя звать?

— Олег Маслов, — ответила за него Ирка.

— Олег, во все времена и у всех народов стоять перед дамой на коленях зазорным не считалось. Наоборот, честь. Что там на коленях — за дам жизнь отдавали. Ты не думай, что это Ирка, твой враг… Тебя женщина просит!

Маслов не ответил, но глянул на Леденцова с печальным интересом.

— Олег, мне Ирка тоже пакость сделала, все подтвердят… Но поскольку она женщина, я готов преклониться!

И Леденцов легко бухнулся на колени. Олег Маслов вытер ладонью мокрый лоб и опустился рядом. Они стояли плечо в плечо, подняв глаза на Ирку-губу, на женщину. Она слегка наклонилась, словно хотела как-то помочь им в их покорности. И лицо ее, расцветшее удивлением, казалось даже красивым.

Леденцов стоял ликуя. Его предчувствие обернулось открытием…

В каждом из этих ребят все-таки была жалость. Есть в них жалость, он же видел. В одиночку никто бы из них не додумался до такой пытки. Но эту жалость они в себе давят. Чудеса: человечество проявление жалости полагает за высшую добродетель, а эти подростки ее стесняются. Почему? Да потому что они вместе. Видимо, у группы возникает какая-то своя, особая психология. Ну да, психология толпы. Но ведь есть и психология коллектива, в котором стесняются делать плохое… Одно несомненно: работать с ними можно только поодиночке. Но как? Он еще подумает, он еще додумается. В конце концов, для чего же заведен блокнот под названием «Мысли о криминальной педагогике»?

Они поднялись. И никому не слышимый вздох облегчения прошелся по Шатру. Все повеселели, будто минула неприятность.

— Ты иди, — разрешил Бледный отличнику.

Маслов неожиданно всхлипнул.

— Все-таки струхнул, — довольно заметил Шиндорга.

— Не болит, — сказал первые и последние слова Олег Маслов и выскочил из Шатра.

— А я с этим парнем пошел бы и в бой, и в драку, — задумчиво признался Леденцов.

Ему не ответили. Согласились?

— Желток, как браслетик? — спросил Бледный.

— Толкнул за триста…

Леденцов достал деньги, взятые из маминой шкатулки, которая, стоило ее открыть, тоненько, на древнем клавесине, играла полонез Огиньского; впрочем, он тоже клал туда свою зарплату.

— Хиловато, — поморщился Шиндорга.

— Торговаться побоялся…

— Куда пустим? — спросил Бледный.

— Ирке, — предложил Грэг.