Задержка (СИ)

А что она могла ему сказать? Конечно, она была уверена сейчас в своих действиях, но совершенно не хотела задумываться, иначе сомнения полностью наполнили бы её разум, а давать обратную было уже поздно. Нет, они, может быть, могли бы просто просушить одежду, мило поболтать и посмотреть телевизор. Но она хотела сейчас не этого, да и майор тоже. Так что обо всём остальном она подумает после. А сейчас ей просто необходимо почувствовать себя живой, настоящей, желанной, просто женщиной, и лишь он мог ей в этом помочь. Только один взгляд Лисицына заставлял внутри всё сладостно трепетать и, если на работе она держала контроль и неприступную оборону, то наедине это напрочь лишало способности трезво мыслить и выбивало почву из-под ног. Не то чтобы у неё был недостаток мужского внимания, с такой-то работой и контингентом, с которым ей приходилось общаться. Но Николай Петрович всегда относился к ней только как к дочери, для Майского она была как младшая сестра, а для Ваньки она и вовсе была старшей сестрой, хотя по факту была немного моложе. Правда, новенький — Данилов, иногда бросал на неё заинтересованные взгляды, но то ли просто не решался на какие-то активные действия, то ли был наслышан о ней и не собирался идти против старшего товарища. Один раз, возвращаясь с выезда, она слышала их разговор в буфете. Кажется, они самозабвенно обсуждали похождения капитана, но когда разговор коснулся её, майор ответил: «Я в своей Юльке уверен». Её это тогда так позлило, это собственническое отношение Кости, будто кроме него она никому и не нужна. Но потом она отошла, осознав, что на самом деле, и ей кроме него больше никто и не нужен. Поэтому сейчас она была уверена, и глубоко вдохнув и проведя ладонями по волосам, обернулась к любимому мужчине.

Тот тоже прошёл в комнату, не теряя времени, запер замок, полный благодарности, что он вообще здесь был, и, опустив рюкзак на пол, посмотрел на девушку. Ему всегда было сложно понять, что творится в голове у женщины, особенно такой, как она, но он обещал ей, что не сделает ничего против её воли, поэтому он надеялся, что Юля отдаёт себе отчёт в собственных действиях, потому что сам он был опьянён ей настолько, что уже не мог подобного гарантировать. Но Соколова повернулась к нему, и кажется, он впервые себя почувствовал не охотником, а добычей.

Константин Львович помнил её ещё той бойкой, но нежной пташкой, что вечно от него ускользала. А он только спустя время смог признаться самому себе, что это была та самая «любовь с первого взгляда». Сначала майор пытался отрицать это напускным раздражением, после их взаимные поддёвки перешли в другую стадию, когда она и все коллеги принимали это за невинный флирт, да он и сам сначала так думал, пока не ухнул в бездну голубых глаз, утонув с головой. Юлия долго не подпускала его хоть немного ближе, чем «товарищ майор», вбив себе в голову «никаких романов на работе», но Лисицын не из тех, кто будет сдаваться, особенно видя, как она ревнует, если он проявлял внимание к другим особам женского пола. Сам же себе твердил, что на ней светом клином не сошёлся, но забывал об этом каждый раз, видя её хрупкую фигурку и очаровательную улыбку. Соколова не нуждалась ни в его силе, ни в его одобрении, но он волновался о ней, как тогда, когда её отправили «подсадной уткой» в бордель, а он от ужаса чуть не упустил кодовую фразу. Он хотел защитить её, чтобы никто не мог причинить ей боль, и это желание, почти невыполнимое при их образе жизни, даже пересиливало все другие низменные потребности. Долгое время их любовь была только платонической, чего бы там не думали коллеги, замечая перемены в его поведении, ведь он, откровенно говоря, был тем ещё ловеласом. Но с ней не хотелось просто «секса», просто «на одну ночь». С ней хотелось жить, быть, чувствовать, забываться, отдавать всего себя без остатка, обладать ей полностью. Лисицын мог поклясться, что никогда и ни с кем он не был столь трепетным, нежным и ласковым, когда она впервые осталась у него, и вряд ли он мог быть более счастливым тогда, когда смотрел, как она спит рядом с ним, смешно подтянув ножки и уткнувшись носом в подушку, а он боялся нарушить её сон собственным биением сердца, потому что оно просто разрывало его изнутри. Но это было нечасто и довольно непродолжительное время, она всё также хохмила ему на работе, доказывая своё равноправие, хотя никто на него и не посягал, а гипотетические разговоры о том, чтобы съехаться и завести семью, переводила в иное русло, которым научилась пользоваться почти безотказно, а после… А после и вовсе исчезла на долгие годы.

Но сейчас перед ним была уже не та смущённая девчонка-отличница, что ещё несколько минут назад на лестничной площадке. Нет, перед ним во всём своём безупречном великолепии была пантера, готовая к прыжку, и с такой нельзя было быть ни кем иным, кроме как… львом.