Загадай любовь

– Где же он? – растерянно спросила я. На улице давным-давно стемнело. Высоко над крышей ярко загорелась большая звезда. Где-то вдалеке прозвучала полицейская сирена. В памяти всплыл тот день, когда Алина, расставшись с Эдиком, долго-долго бродила по улицам и вернулась только ближе к ночи.

– Придет, куда он денется, – вздохнул Антон Владимирович. – Честно признаться, я даже не знаю, с кем он дружит. И кому можно позвонить в случае чего…

– Вы его любите? – все-таки прямо спросила я, перебив географа.

Теперь Антон Владимирович удивленно посмотрел на меня. А потом, как мне показалось, вполне искренне ответил:

– Конечно, люблю. Ведь он мой брат.

– А Тимур считает, что вы его ненавидите.

Антон Владимирович не успел мне ответить. В этот момент во двор въехал темный «Солярис» с эмблемой такси.

– Это за вами, Наташа, – сказал Антон Владимирович.

Я смущенно кивнула на прощание и направилась к машине. Выезжая со двора, смотрела в окно. Антон Владимирович не зашел в подъезд, пока машина не скрылась в арке.

В такси играли «Огоньки»[2]. Старая песенка, от которой мне почему-то хотелось плакать. Вот тебе и взросление. Одни неприятности.

Город за окном машины плясал, крутился, мигал праздничными огнями. Из задумчивости меня вывел звонок Казанцевой. Подруга сообщила грустным голосом:

– Я дома.

– Дома? – обрадовалась я.

– Ага, – отозвалась Яна. – Мама плачет. Говорит, так переволновалась… Все больницы обзвонила и уже самое страшное себе представила. На ней лица нет. Плачет все время и обнимает меня.

– А отчим? – спросила я.

– Я его не прощу, – жестко сказала Яна. Но я знала, что подруга отходчивая и рано или поздно все равно поговорит с ним. – И с Димой встречаться не перестану. А будет запрещать – снова убегу.

Я ничего не ответила. Только вздохнула в трубку.

– А ты где? – почему-то насторожилась подруга. – И как вообще после сегодняшнего? С Макеевым поговорила?

Я вспомнила холодный взгляд, и сбитые костяшки Тимура, и разговор с Машей, и своих преследователей, и признание Антону Владимировичу… Внезапно почувствовала, что у меня совсем нет сил. Ни на что.

– Все завтра, – пообещала я. – «Код красный», забыла? До отъезда на турбазу нужно встретиться. А пока – проведи время с мамой.

Яна что-то недовольно пробурчала и, попрощавшись, первой положила трубку.

Дома я быстро приняла душ и переоделась. Наряжать сегодня елку настроения не было. Отказавшись еще от ужина, я решила пораньше лечь спать. Конечно, несмотря на усталость, сна у меня не было ни в одном глазу. Слава богу, что мама не лезла с расспросами о том, куда я сорвалась «на ночь глядя». Я думала, что такие разговоры будут меня только грузить, но, оставшись наедине со своими мыслями, поняла, что не справляюсь.

В дверь постучали. Я выдохнула с облегчением. И все-таки мама не выдержала…

– Войдите! – великодушно разрешила я.

В комнату сначала проникла полоска желтого света. А затем раздался шепот Алины:

– Ты не спишь?

– Не-а.

Тогда сестра бесцеремонно щелкнула по выключателю, и в глаза ударил яркий свет. Я сощурилась.

– С ума сошла?

– Я тут тебе кое-что принесла, – проговорила Алина. Привыкнув к свету, я увидела в руках сестры тарелку с сэндвичем.

– На ночь? – поморщилась я. – Зачем?

– Потому что спать мы пока не собираемся, – важно проговорила сестра. – У тебя ведь уже начались каникулы?

– Вроде того.

– Отлично! Тогда будем болтать. Вижу же, что тебе надо выговориться. И вообще, когда ты в последний раз ела?

Я припомнила: утром. Во время завтрака. После истории с письмом мне кусок в горло не лез. И вообще казалось, что я больше в жизни ничего не смогу проглотить – меня сразу вывернет. Но сейчас, глядя на аппетитный сэндвич, я сглотнула слюну.

– Вот! Знала, что хочешь, – обрадовалась сестра. – Давай двигайся!

Я подвинулась на кровати, уступая место Алине.

– С каких это пор мы едим в постели? – спросила я.

Нет, меня такие глупости, конечно, никогда не смущали. Но, зная педантичность Алины, я удивилась ее поведению.

– С таких, что это не моя постель, – весело ответила сестра. – Я тебе корочки у сэндвича отрезала. Знаю, что ты их не любишь. А я люблю. Сама съем!

А это было очень мило с ее стороны. Давно мы по-сестрински ничего не делили. Почему-то эта ситуация с сэндвичем меня позабавила и немного расслабила.

Мы молча жевали, уставившись в стену. А потом Алина сбегала на кухню и принесла два стакана с шипящей колой.

– Хорошо, что мамы на кухне нет, – заговорщически проговорила сестра. – А то бы нам влетело.

Забавно, как Алина в двадцать один год постоянно опасалась, что ей может влететь от мамы. Хотя, конечно, скорее всего, она просто не хотела ее расстраивать.

Мы выпили колу и уставились друг на друга. Как давно я не рассматривала лицо сестры. Она стала совсем взрослой. А ведь в детстве Алина часто играла со мной. Особенно нам нравилось строить шалаши. А потом Алине стукнуло тринадцать, и сестра решила, что теперь слишком взрослая и серьезная для общения со мной. Сейчас мы сидели в ворохе подушек и подоткнув одеяло, и это было чем-то похоже на один из наших шалашей.