– Федька, приезжай скорее, – сглатываю слезы. – Я тебе шарф вяжу и, вообще, я…
– Люблю тебя. Не говори мне ничего, Варь. Просто жди… Мне нужно, чтобы ты ждала.
Я сбивчиво прощаюсь и утыкаюсь в подушку. Что же со мной происходит, а? Неужели, люблю? Может, надо было сказать? Вою как полоумная и накручиваю себя – мне так и видятся голодные волки и снежные лавины, медвежьи берлоги и непроходимые лесные тропы.
– Ничего, Варюха, не плачь… Он скоро приедет, – меня гладит по плечу Малинина. – Все образуется, Варенька, ты не успеешь оглянуться, и он приедет.
– Кто это приедет? – дверь распахивается и в проеме вырастает взъерошенная Лика Беккер. – По ком там наша Поленкина льет слезы? – она разматывает влажный от снега шарф и поправляет пучок на затылке.
– По своему парню, – всхлипнув, произношу я.
– По какому еще парню, Варюха? Не томи. Майка, ставь чайник, замерзла ужасно! – командует Беккер и плюхается на стул.
– По такому, Лик. – Стыдливо опускаю взгляд.
– Как его зовут-то?
– Федор Горностай. – Закрывая лицо ладонями, произношу я.
Глава 22
Варвара
– Ну про эту аферу я наслышана, Поленкина. Федька играл роль твоего жениха. – Лика отмахивается от моих слов, как от назойливых мух. Вздыхает облегченно, не допустив даже мысли, что Федя может быть моим парнем. – Хорошая шутка, дай пять!
Видели бы вы эту картину: я с таким выражением лица, словно объелась лимонов, и невозмутимая Беккер. Личка ждёт, когда я дам ей «пять», я же продолжаю сидеть с ошарашенным видом.
– Я соскучилась по нему, Варька. Когда уже Федька приедет? – она мечтательно закатывает глаза и молитвенно складывает руки на груди. – Ты, кстати, не выяснила, пока вы были у твоих, в кого он там влюблён?
– В меня, Лик, – выдавливаю хрипло, остро чувствуя во рту вкус надвигающегося скандала.
Лика застывает на месте, словно громом ударенная. Треплет поясок платья, пытаясь скрыть волнение, а потом вытягивает из-под стола табуретку и садится прямо напротив меня.
– Не смеши меня, Поленкина. – Лика недоверчиво качает головой. – Всему есть предел и твоему пофигизму тоже. Нашлась мне, шутница! Федька знает тебя с первого курса и вас ничего, кроме дружбы, не связывает. Уж мы-то знаем! Да, Малинина?
Майка стыдливо отводит взгляд и молчит. Вот предательница! Да и я… сижу, как в рот воды набрала. Когда-то же Беккер должна узнать?
– Лика, мне очень жаль… – скулю я, уловив в ее глазах огонёк понимания. Ни черта она не наивная! Все поняла – причём сразу. Прикинулась недоверчивой дурочкой, желая лишь обострить мое чувство вины. Помучить. Помариновать в соусе из страха и сожаления.
– Хватит! – Лика срывает, наконец, маску витающей в облаках интеллигентки, и вскакивает с места. – Дрянь ты, Поленкина, вот ты кто! Ты знала, да? Когда он отказал мне и отправил на такси сюда, ты… знала? Что так будет?
– Ликочка, я прошу тебя, успокойся! – взмаливается Майка. Машет руками, будто стремиться прогнать тяжелое, вязкое, как болото, напряжение. Оно вмиг затапливает комнату, прогоняя весь воздух.
– Да или нет, Поленкина?! – взвизгивает Лика.
– Нет, Лика! Честное слово, нет! Для меня его признание… Он в канун Нового года сказал мне… Я…
– И что же ты, Поленкина? Воспользовалась парнем, да? – шипит как змея Лика. – Мы то знаем, что любви у тебя никакой нет. Ни к кому! Пожалела Федьку дурака?
Понимаю – ей больно. Гнев пылает на ее щеках румянцем, голос дрожит натянутой струной, а растерянность забирает силы… Плечи Лики сникают, она обваливается на стул и прячет лицо в руках.
– Я сказала ему правду, Лик, – осторожно нарушаю повисшую на длинную минуту тишину.
– Какую правду? – взрывается она. – Так и сказала, мол не люблю тебя, Феденька? Извини, но между нами ничего не может быть. У вас же ничего не было?
Она смотрит на меня с такой надеждой… Хочет услышать опровержение, уцепиться за него, как за соломинку, но я молчу… Задыхаюсь словами, так их и не высказав. Вероятно, правда и так просматривается на моем пылающем лице.
– Было или нет? – гремит Беккер, становясь похожей на своего строгого папашу.
– Личка, ну зачем тебе это?
– Было. Или. Нет? Отвечай, Поленкина. – Ее голос свистит, как хлыст. Лика поднимается со стула, упирает руки в бока и впивается в меня ненавидящим взглядом. – Было?!
– Нет, – дрожаще произношу я. – Я сказала, что не могу ответить ему взаимностью, и он… все понял.
Ложь, ложь… В каждом моем слове, жесте, взгляде. Но видит бог, я лгу во благо… Не хочу ранить ее еще больше, топтать брошенное на Федькину милость сердце…
– То есть ты отказала ему? И между вами ничего не было? – уже спокойнее произносит Лика. Зарывается пальцами в волосы, взлохмачивая тщательно уложенную гульку.
– Да. Все так и было. Я теперь переживаю за чувства парня… Не хочу ранить его, поэтому и плачу…
Дура ты, Поленкина. Врушка и дура. Ничему тебя жизнь не учит… Только ведь страдала из-за своей неуемной фантазии, а теперь снова… Наступаю на те же грабли.