Загадай меня

Меня определяют в просторную четырехместную палату. Аккуратно перекладывают с каталки на кровать и уходят. Соседки здороваются и приветливо предлагают мне присоединиться к чаепитию. А мне, верите, так хреново… Голова кружится, по телу струится слабость, да еще и на душе кошки скребутся… Не хочу ни с кем разговаривать, знакомиться, пить чай… Вот от еды бы я не отказалась! Называю девушкам свое имя и отмахиваюсь от чая, сославшись на плохое самочувствие. Отворачиваюсь к стенке, прикрывшись больничным одеялом. На экране мигает оповещение о входящем сообщении: Майка Малинина! Ну наконец-то, вспомнила о подруге! Мне нужна пижама, чистая одежда, предметы гигиены.

– Как ты там, Варюш? Вещи привезу тебе чуть позже. Вкусную еду не обещаю, – и грустный смайлик.

– Спасибо, Малинина. У меня будет двойня, представляешь? Хочу сказать у нас, но… Знала бы ты, как я переживаю за Федьку! Очень скучаю за ним.

– Понимаю, Поленочкина. Крепись, думай о детях. Это так здорово! Зато отмучаешься за один раз. Варька, к тебе не приезжала Беккер? Она та-ак восприняла это все! Я думала, у нее припадок случится.

– Приезжала. Мне было так плохо, Майка. Я прогнала ее. Не до разговоров сейчас. Ладно, пока. Жду тебя, Малинина.

Откладываю телефон и жду вызова на осмотр. К моему счастью, сердобольная работница столовой оставляет для меня ужин. Рыбная запеканка, водянистое пюре и консервированный зеленый горошек. Фу-у-у! Я ковыряюсь вилкой и пытаюсь что-то съесть. Ешь, Варюха, думай о детях! Мне хочется в душ, переодеться, воспользоваться туалетом (желательно, комфортным), но больше я желаю что-то узнать о Феде. Беспокойство свербит меня, как жучок-короед.

Врач назначает кучу анализов, осматривает живот, сокрушаясь по поводу моей бледности и худобы, цокает, охает, а потом устанавливает капельницу.

Я терпеливо лежу, искренне желая поскорее избавиться от колючего шерстяного свитера, злюсь на запаздывающую Майку, дремлю, ерзаю на скрипучем клеенчатом матрасе, пока меня не вырывает из задумчивости голос… Беккер! Опять она!

– Варенька, не прогоняй меня. Пожалуйста, – тараторит она. Бабуля сварила куриный бульон с клецками, я еще тут… вещи тебе принесла. Маечка собрала. – Она поправляет аккуратную гульку и прячет ноги в бахилах под стул.

Ах, Маечка? Еще одна… предательница. Сговорились, значит? За моей спиной сговорились!

– Давай свои клецки, Беккер. Я такая голодная… А ты… благодари Элеонору Альбертовну.

– Кушай, кушай, моя хорошая, – Беккер натужно сглатывает и протягивает мне ложку. – Хлебушек надо?

– Давай.

Соседки по палате странно косятся на нас, а потом выходят в коридоре, подхватив верхнюю одежду. «Варюш, мы пойдем прогуляемся, там такая погода хорошая!» – сообщают они и оставляют нас наедине.

Я чавкаю, пью бульон прямо из тарелки, а Личка молчит. Не выносит мне мозг лекциями о культуре питания, не закатывает глаза, не сокрушается о моей невоспитанности… Смотрит с такой болью, от которой щемит сердце…

– Я все, Беккер, – отдаю ей пустой пластиковый контейнер. – Поблагодари Элеонору Альбертовну.

– Прости меня, Варенька. Я дрянь, свинья… Я совершила такую подлость… И, если, ты решишь не общаться со мной больше, я пойму. Я и сама себя ненавижу. – Громко всхлипнув, Лика опять падает передо мной на колени.

– Я слушаю тебя, Лика. И… поднимись ты уже.

– Тогда… у тебя в комнате я отправила с твоего телефона сообщение, – начинает она, виновато потупив взор.

– Так я и знала! Федя неспроста перестал мне отвечать! Что ты ему написала? – вскрикиваю я.

– Не ему. Я написала себе, как будто это ты мне пишешь: «Федька мне не нужен. Приедет – скажу, что не люблю. И в постели он полный ноль». Вот так… дословно. – Лика закрывает лицо руками.

Я ошарашенно молчу. Как. Она. Посмела?

– Лика, уходи. У меня нет слов… Еще и про постель… Мамочки, какое унижение.

– Прости, Варенька. Я… я была так обижена и зла, я…

– Ты убила его, Лик. Из-за своего эгоизма! И детей его оставила сиротами. Кто знает, куда он после этого мерзкого скрина пошел? Может, ему жить не хотелось…

– Детей?

– У меня двойня. Уходи… Наверное, мне недостаёт мудрости и прощения, чтобы тебя понять. Ты думала, он полюбит тебя после этого? Поблагодарит? Что он тебе ответил? – рявкаю. Личка молчит. Стыдливо опускает глаза и шмыгает носом.

– Что, Лика?

– Спасибо за то, что открыла правду. Так он ответил. Господи, Варя, я и сама себя никогда не прощу… Я чудовище.

– Уходи, Лика. Не хочу видеть тебя.

Она медленно поднимается с места, растягивая прощание на долгую минуту. Собирает ложки, выкладывает на тумбочку посуду и мандарины, цепляется за малейший повод, чтобы остаться подольше. Я отворачиваюсь к стене и душу предательские слезы. Жду, когда скрипнет дверь и стихнут ее шаги. А потом начинаю выть, как раненое животное… Мне кажется, только сейчас я осознаю, что больше никогда его не увижу…

Глава 27

Фёдор

– Вот координаты делянки, – Саныч тычет грязным обветренным пальцем в карту. – На месте вас будет ждать Барсуков Анатолий Иванович, в простонародье Иваныч.