– Мам, всё давай, – честно, нет ни желания, ни сил слушать её нотации. – Как вернусь в Москву, наберу вас. Сюда не звоните, это чужой телефон. Отцу напомни о моей просьбе, – сбрасываю вызов, иначе этот поезд не остановить.
– Так ты ещё и ходок? – Степаныч осуждающе качает головой.
– Дед, ну хватит!
– А чё дед? Ты сама всё слышала. Чему удивляться-то? Сплошной разврат кругом, – пожимает плечом. – Они там в столице все такие. Избалованные, блудливые, да беспринципные.
– Другу позвоню? – спрашиваю у Оли, когда отец скидывает нужные мне цифры сообщением.
– Конечно.
Встаю и отхожу к ёлке. Неприкольно, что старый хрыч сидит и греет уши. Хотя тут, пожалуй, причина в самом телефонном аппарате. Реально и без громкой связи вещает чуть ли не на всю хату.
Слушаю длинные гудки. Уже думаю, что никто не ответит, но внезапно по ту сторону становится очень шумно.
– Алё-малё…
– Лёха, это Богдан.
– Ооо, Сухоруков! Мы тебя потеряли, братское сердце. Вечеринка в самом разгаре. Девчонки, бассейн. Ты где?
– В Загадаево.
– Где-где?
– За-га-да-е-во. Деревня такая есть.
– Это прикол?
– Нет.
– Так ты в деревне? – орёт, переспрашивая. Чем дико меня бесит. – А чё ты к нам не приехал? Мы ждали тебя ждали…
– Тачка по пути накрылась, телефон сдох, – терпеливо объясняю одно и то же по третьему кругу. – Нужно вызвать завтра эвакуатор. Ну и меня забрать соответственно.
– Завтра? Первого января? Ты шутишь? – издаёт смешок.
– Нет, я не шучу.
– Слышь, Эмиль, это Сухоруков. И мне кажется, он под чем-то.
Закатываю глаза.
– Говорит, что он в деревне Забодаево, – старательно пересказывает наш диалог Разумовскому, и тот, к счастью, забирает у него трубу.
– Алло, Богдан. Что за дичь?
– Вы вытащите меня отсюда или нет? – уже начинаю злиться.
– Геолокацию кинешь?
– Адрес пойдёт?
– Давай.
– Оль, подскажи, какой у вас адрес? – обращаюсь к девчонке, разрезающей торт.
– Деревня Загадаево, улица Куклачёва, дом восемнадцать, – чеканит она без запинки. – После Сладкого переулка налево.
– Деревня Загадаево, улица Куклачёва, дом восемнадцать. После Сладкого переулка налево, – повторяю за ней.
– Да ты угораешь… – теперь смеётся и Разумовский.
– Постарайтесь приехать завтра, – цежу в ответ, теряя терпение. – На худой конец второго. Ладно?
– Окей, замётано.
Отключаюсь.
– Идёшь пить чай? Или пойдёшь приляжешь? Выглядишь неважно.
– Ну спасибо, Оль, – хмыкаю я.
Да уж. Дожился. Обычно девушки говорят не это.
– Я в том смысле, что тебе, наверное, тяжело так долго сидеть с нами за столом, – пытается перефразировать, но слово, как говорится, не воробей. Вылетит – не поймаешь. – Всё хорошо? Твои друзья приедут?
– Да, завтра или второго.
Она кивает. Дед ворчит что-то типа «лучше бы завтра».
– Пойду прилягу.
– Иди-иди, нам больше торта достанется.
Поджимаю губы и отмечаю про себя, что на «любезности» деда Корнея у меня уже потихоньку начинает вырабатываться своего рода иммунитет.
Собираюсь пойти в свою комнату, но неожиданно в зале появляется девчонка, одетая в снегурочку, следом за ней женщина постарше – ещё одна Снегурка и дед Мороз. С баяном, на котором он принимается задорно играть, растягивая меха.
–
–
–
В шоке и немом ступоре смотрю на происходящее.
– Уууууууууууууууу ууууууууууух!
– Опа-опа-опа-опа-опа-па!
–