Загадать желание

Ефим из Вереша давно уже зарабатывал на жизнь тем, что выдувал из стекла посуду для небедных горожан и заезжих купцов, а также всякие диковинки вроде цветов, зверей или просто шаров с причудливо застывшими под прозрачной поверхностью каплями краски. Надо сказать, зарабатывал он немного – на жизнь без роскоши хватало, и еще чтоб мастерскую содержать. Скудные сбережения ушли бы без остатка, вздумай Ефим жениться. Мастер давно уже приглядывался к Настеньке с соседней улицы – девушке едва исполнилось семнадцать, семья ее богатством не славилась, да и сама невеста не такой уж красавицей была, чтобы пришлось за ее руку соперничать. Бойкая, хозяйственная. Такая бы и накормила, и одела, и в хате прибрала. Словом, жена была бы хорошая. И, думал Ефим, послушная: все-таки он мастер, а не молодик какой – с поля ветер. Вот только холостяцкая жизнь стеклодуву надоесть не успела, а еще была у него мечта – собственный цех создать. Все обдумывал он, как бы к этому делу подступиться, и деньги бы понадобились, те самые, что на женитьбу откладывал – других не было. Оттого и свататься он не спешил.

Так и шла жизнь Ефима ровной дорожкой. Родители Настасьи, разглядев в нем возможного жениха, уже и так, и этак подходили, намеками выспросить пытались: когда это мастер свататься надумает? Но однажды засушливым летом случилось у них несчастье: завистливый сосед поджег конюшню, а Настасья в то время внутри была. Ей бы выбежать, спастись самой – так нет. Успела девушка двух коней вывести, вернулась за старой кобылой Янушкой – и тут-то крыша конюшни обвалилась. Чудом спасли Настеньку, чудом выходили, только когда увидел ее после Ефим на улице – едва сдержался, чтобы не отвернуться. Лицо и руки девушки уродовали следы ожогов, а левый глаз закрывала темная повязка.

Родители Настасьи больше разговоров о свадьбе не заводили, да и Ефим молчал. Конечно, взять девушку-калеку в жены тоже выгодно: еще послушней будет, еще угодливей. Но не хотелось мастеру век вековать с уродиной, на которую и глянуть-то боязно. Так и не посватался.

Настасья после заходила разок для дядьки своего что-то купить – то ли кубки винные, то ли вазу для варенья… Неловко было стеклодуву. Молча вручил ей товар, плату принял. А девушка задержалась у прилавка, засмотрелась на стеклянные цветы. И вдруг попросила:

– Сделайте мне подарок, мастер.

В этот миг Ефим готов был отдать ей все что угодно, только бы она ненароком не вспомнила или не намекнула о несостоявшемся замужестве.

– Выбирай.

Голос его дрогнул. Настасья прищурилась единственным глазом и, протянув руку, взяла самый красивый, самый дорогой из товаров на прилавке – большой стеклянный шар с вихрями краски внутри.

Стеклодув перевел дыхание.

– Бери, бери… – стало легче как-то на душе. Все-таки он чувствовал себя виноватым перед этой девушкой, а дорогой подарок немного успокоил совесть. – Если что-то нужно будет – обращайся.

И кто тянул его за язык? Настасья поглядела на него так странно, словно мысли читала. И подумал Ефим: хорошо, что он все же на ней не женился, не стала бы эта девушка ему послушной женой.

– Все вокруг меня жалеют, – негромко сказала Настасья. – И никто не знает, что я каждый день благодарю Бога за случившееся. Теперь родители не станут неволить меня, чтобы я вышла за вас. Да и вам я теперь не нужна, и потому счастлива. И если найдется тот, кто полюбит меня такой, какая я теперь, я смогу быть с ним, кто бы он ни был. И, возможно, ему удастся совершить для меня настоящее чудо.

Глупая девчонка-уродина смотрела на мастера свысока, и, казалось, чернильно-золотые и бирюзово-алые брызги краски под поверхностью шара неуловимо медленно двигались, свиваясь воронкой. Ефима вдруг захлестнула обида, да такая горячая, что держать ее внутри было невмоготу.

– Не слышал я о столь искусных лекарях или о чародеях, что вернули бы тебе прежний облик. Но если желаешь чуда – я могу сделать его для тебя. Хочешь? – мастер нехорошо усмехнулся. – Хочешь, сделаю тебе новый глаз из стекла, такой, что от настоящего не отличить?

Настасья вздохнула.

– Ты знал, кто конюшню поджог, а когда голова суд созвал – не пришел свое слово сказать. И о мести не думал. Куда уж тебе чудо…