Загадать желание

Наша, наша…

Серая земля – сухая, потрескавшаяся. Пахнет пылью. Лежать на ней, уткнувшись лицом прямо в паутину черных трещин, неуютно и неудобно. Хочется чихнуть – и не получается. Да еще руки вывернуты за спину. И не выпрямить, будто что держит… Неужто связаны?

Стоит подумать об этом – и путы слабнут. Упершись ладонями в шершавую серую почву, без удивления смотрю на обрывки веревок, потом понимаю, что ноги тоже связаны… были. Теперь можно ими шевельнуть. Ну наконец, а то ведь затекли.

Вспомнить бы только, как я сюда попала. И… куда это – сюда.

Поднимаю голову.

Серая до горизонта пустошь расплывается перед глазами, словно намокшая бумага, рвется, и яркими пятнами акварели проступают знакомые черты другого мира. А я вдруг понимаю, что не смогу подняться, но из последних сил тянусь к нему, и, не удержав равновесия, падаю, падаю в эту акварель…

Тихо, только чей-то шепот и шуршание тетрадных листов. За большими окнами покачиваются облепленные снегом ветви. Теплый свет потолочных ламп разгоняет сумерки. Ряды желтых парт, сложенные руки, внимательные взгляды.

– Вот, ребята, посмотрите, – усталый и какой-то надтреснутый голос учительницы, сидящей на шатком, скрипучем стуле, – полюбуйтесь, разве это красиво? Вот ты, Сошкина, скажи – красиво?

– Нет, – с готовностью отвечает девочка с первой парты. Где-то «на галерке» хихикают.

– Вот-вот, это некрасиво, это отвратительно – девочке в таком возрасте красить губы. Я права? Владченко, я права?

Другая девочка с тоненькими, туго заплетенными косичками быстро-быстро кивает, видимо, не сообразив, как правильно ответить. И на всякий случай украдкой проводит ладошкой по губам, на которых еще заметны остатки розового блеска.

– Вот-вот, посмотрите, полюбуйтесь, – и учительница оборачивается… ко мне. К высокой нескладехе в старом школьном платье, которое уже коротковато, с волосами, заплетенными в тощую косицу – словно крысиный хвостик с бантиком. – Это ж надо, никакого воспитания, никакого интереса к учебе, одни мальчики на уме…

– Неправда! – упрямо повторяю я. О каких мальчиках можно думать в младшей школе, если все мальчишки в классе – глупые малявки, которым только и интереса – побегать на переменах по коридору, попрыгать на партах и попинать чужой портфель?

– Ты еще будешь со мной спорить? – учительница меряет меня сердитым взглядом. – А юбка какая короткая! Позорище! – вздыхает. – Возьми листик, напишешь на нем: «Я больше не буду красить губы в школу», и на перемене будешь стоять с ним возле доски, чтобы больше никому…

– Не буду! Не буду! Я не красила! Это мороз! Это от мороза!..

Сжимаются кулаки. Я смотрю в глаза той, кто должен был стать добрым проводником во взрослую жизнь, в глаза своей первой учительницы, и чувствую, как поднимается, нарастает жгучая, недетская злость. Вспоминаю, как же я ненавидела в тот миг – и свою учительницу, и Таньку с Витой – ее вечно поддакивающих любимиц…

Наша, наша…

И этот класс с мелкими, не по росту, партами, и эту рыжую школьную пыль, и лицемерную песню, которую мы поем хором на линейке: «Крепко-накрепко дружить… учат в школе, учат в школе…»

Наша…

Змеистые черные ручейки поползли по крашеному полу, за окнами тревожно качнулись ветви и исчезли, поглощенные навалившейся отовсюду тьмой. Я успела увидеть страх на лицах школьников и учительницы, так и оставшейся сидеть на своем скрипучем стуле, а потом тени поднялись, поедая доску, стены и… люди исчезли, растворились во мраке, словно не было. А я снова сидела на серой земле простиравшейся до горизонта пустоши, пытаясь унять бушующее чувство злорадного удовлетворения.

Наша, наша…

Вот уж не могла подумать, что я такая злопамятная.

– Ну и что? – вслух обратилась я к теням. – Это же не по-настоящему.

И сама удивилась прозвучавшему в голосе сожалению.

Наша.

Радуются… В чем же подвох? Ладно, об этом подумаю после, а сейчас надо выбираться из этого неизвестно откуда.

Я тяжело поднялась на ноги и огляделась, но не увидела ничего примечательного в бесконечной пустоши. А потому выбрала направление наугад и шагнула. Нога тут же провалилась, словно в зыбь. Перед глазами все поплыло и… померкло.

А спустя мгновение яркий свет прорезал темноту, и по ушам ударила громкая музыка.

Разноцветные вспышки слепят глаза, вокруг – тесная толпа дергающихся тел, от которых пахнет или потом, или спиртом. Протиснуться сквозь эту толпу и не остаться без пуговицы или без сумочки, не получить по носу почти невозможно. Шатаясь на неудобных каблуках – и зачем только надела такую обувь? – прижимая к груди черную сумочку на длинном ремешке, я пробираюсь, уже не обращая внимания на удары локтями, на то, что то и дело либо мне наступают на ногу, либо я кому-то…

– Хочешь сказать, что это я виновата, да? – истеричный голос Светки звучит в ушах, она пытается перекричать музыку, и у нее это получается. – Ты что, думаешь, у вас было серьезно? Думаешь, ты действительно могла понравиться Владу? Да ты посмотри на себя!..