Загадка

— Именно этому учит нас криминология — наука малоизвестная, но наиболее близкая к поэзии. В чем обвиняли себя Адам и Ева? Они выкинули Бога за борт и оказались одни на палубе «Урана». Без Третьего. И представьте, Бог нашел очень забавным, что его выгнали из Эдема. Он повернулся к Эдему спиной и оставил его людям. И что делали люди на протяжении веков? Они изо всех сил старались вернуть в свой, ставший адским, Эдем изгнанного Третьего. В течение веков они из ничего восстанавливали Бога, и мало-помалу Глаз открылся. Кто-то снова взглянул на человека. Затем Глаз медленно закрылся и человечество стало загнивать и окончательно уничтожило само себя.

— Не понимаю, что вы хотите донести до нас? — нетерпеливо спрашивает Следователь.

— Я говорю о фатальном исчезновении Лоты и Франца, поскольку там не оказалось никого третьего, чтобы их спасти, понимаете?

— Мой друг, но о чем вы нам все-таки рассказываете?

— Да о себе! О своей жене, о нашем ребенке, о нас! Я думаю, что мы были неправы, замкнувшись в себе, что, отвергая посторонний взгляд, закрывшись от всего мира с единственной целью… или, честно сказать, без цели… я пришел к тому… О, извините меня за эту минуту слабости. Да, пока Литературовед рассказывал о Лоте и Франце, я думал, что только третье лицо может удержать, может вас удержать, что только ангел может помешать… А сейчас мы всего лишены. И поскольку не было ни постороннего, ни ангела, им оставалось только одно — тоже броситься в воду. Однако продолжайте, прошу вас. Опять я вмешался со своими глупостями.

— Вовсе нет, — говорит Литературовед. — Роза, кстати, верила в ангелов. Да, именно в таких, каких рисовал и описывал Россетти[14]. «Если бы ни один ангел нас не удерживал, то человечество неизбежно сделало бы роковой прыжок в воду. В своих сочинениях я мечтаю об ангеле, но мне удалось породить только демона, такого же, как я сама и Курт, — демона во плоти. Мы с ним одновременно создатели и хозяева, мы обладаем волшебным кольцом, но не хотим им воспользоваться, чтобы устранить того, кто так крепко держит нас на цепи».

— Мы не должны слишком серьезно относиться к словам этой женщины, — говорит Следователь. — Разве не видно, что ей нравилось разглагольствовать перед молодым мужчиной, каковым вы были в то время? Давайте-ка отбросим всю теологию, ангелов, эзотерические и фантасмагорические объяснения! У нас есть современная белая яхта, одиноко дрейфующая в море, и ни одного человека на борту. Почему?

— Кажется, наш друг Литературовед что-то внимательно читает, — замечает Поэт-Криминолог.

— Да, пока вы говорили, я машинально читал это стихотворение Курта, лежащее на одной из его рукописей. Глазам своим не верю…

— Еще один акростих?

— Да, но этот, кажется, дает нам след. Посмотрите:

Т

Ы

П

Р

О

Ч

Т

Е

Ш

Ь

— У меня мурашки по коже! — восклицает Поэт-Криминолог. — В двадцати шагах от кормы ты прочтешь почему. Если бы это уже не было написано, я бы подумал, что какой-то дух, витающий вокруг нас, дал нам эту подсказку. Может, они все здесь и слушают наш разговор?

— Я предлагаю немедленно отправиться на «Уран», — говорит Следователь.

— Действительно, это лучшее, что мы можем сделать, — поддерживает его Поэт-Криминолог. — Может, там мы найдем другие указания. Я уже даже вижу, как это случилось. Предположим, что все задумал Курт Най. Один. В то время когда все плавают в море вокруг неподвижно стоящего под солнцем «Урана», он поднимается на борт, убирает лестницу и, не обращая внимания на крики, мольбы, отчаянные попытки вскарабкаться наверх, пишет несколько стихотворений, в которых объясняет причины, заставившие его покончить с литературным семейством Найев. Пока я пишу эти строки, я слышу их крики, становящиеся всё тише и тише, так как все уже держатся на воде из последних сил. Иногда я выхожу на палубу и пересчитываю их. Отец, Юлий и Роза утонули первыми. На второй день Франц всё еще находил в себе силы поддерживать Лоту, а Густав пытался затянуть их под воду. Он кричал. Думаю, что он обезумел от бесплодных попыток забраться на борт. Каждый раз, когда я выходил на палубу, Франц и Лота умоляюще смотрели на меня. Если бы Густав утонул раньше них, я бы, конечно, бросил им лестницу. Несмотря на свое твердое решение, я бы их спас. Но безумные крики Густава раздражали меня. Лота и Франц исчезли под водой на исходе третьего дня. Теперь оставался один Густав. Он лежал на воде на спине и молча смеялся. «Давай, — говорил он каждый раз при виде меня, — прыгай!» На четвертый день… или это была третья ночь… нет, четвертая ночь… он все еще плавал, но уже не реагировал. Я светил на него фонариком. Он был бледен, и если бы не его насмешливая ухмылка и широко раскрытые глаза, можно было бы подумать, что он мертв. Но разве мертвец может лежать на спине? Я попытаюсь запустить двигатель и уйти от него, а затем завершить начатое дело…

— Да перестаньте, проснитесь же! — кричит Следователь, дергая Поэта-Криминолога за рукав.