Загадка 37 года (сборник)

Димитров, выступая со вторым основным докладом — «Наступление фашизма и задачи Коммунистического интернационала в борьбе за единство рабочего класса против фашизма», нарушил логику теоретических построений товарищей по Коминтерну. Он самокритично остановился на недооценке опасности фашизма и потому потребовал подлинного сплочения всех антифашистских сил. И тут же опроверг возможные подозрения, что это, мол, всего лишь маневр Коминтерна. От имени возможных оппонентов чисто риторически заявил: «Пусть коммунисты признают демократию, выступят на ее защиту, тогда мы готовы на единый фронт». И тут же сам ответил: «Мы сторонники советской демократии, демократии трудящихся, самой последовательной в мире демократии. Но мы защищаем и будем защищать в капиталистических странах каждую пядь буржуазных демократических свобод, на которые покушаются фашизм и буржуазная реакция, потому что это диктуется интересами классовой борьбы пролетариата».

Димитров не ограничился лишь этим, а пошел гораздо дальше, развивая такое необычное для коммуниста положение. «И если нас спросят, — сказал он, — стали ли мы на почве единого фронта только в борьбе за частичные требования или же мы готовы разделить ответственность даже тогда, когда речь будет идти о создании правительства на основе единого фронта, то мы скажем да, мы учитываем, что может наступить такое положение, когда создание правительства пролетарского единого фронта или антифашистского Народного фронта станет не только возможным, но и необходимым в интересах пролетариата, и мы в этом случае без всяких колебаний выступим за создание такого правительства».

Далее же, исходя из собственного положения о национальных путях развития, разобрал возможности создания Народных фронтов в различных странах. Как образец, достойный подражания, привел компартию Франции, которая «показывает всем секциям Коминтерна пример того, как нужно проводить тактику единого фронта». Обратился к социал-демократии Великобритании: «Мы готовы поддержать вашу борьбу за создание нового лейбористского правительства; несмотря на то, что оба прежних лейбористских правительства не выполнили обещаний, данных лейбористской партией рабочему классу». Более того, объявил о вполне возможной поддержке и социал-демократий, находящейся у власти — в Норвегии, Швеции, Дании, Бельгии, Чехословакии. «Мы не рассматриваем, — подчеркнул Димитров, — наличие социал-демократического правительства или правительства коалиции социал-демократической партии с буржуазными партиями как непреодолимое препятствие для установления единого фронта с социал-демократами в определенных вопросах. Мы считаем, что и в этом случае вполне возможен и необходим единый фронт».

Но такая программа действий оказалась слишком необычной для делегатов конгресса. Ведь она оказывалась не просто новым курсом, она ломала все привычные представления тех, кто знал только подполье, борьбу, тюрьмы, жертвенность. Мыслил категориями уличных боев, баррикад, забастовок, тайных складов оружия, нелегальных типографий. Тех, кто даже при всем желании никак не мог сразу вдруг, в одночасье отказаться от всего, чем жил раньше, и вступить в иную, незнакомую жизнь. Баллотироваться в парламент, становиться депутатом, речи произносить открыто, вполне законно, не боясь появления полиции. И не перед товарищами по борьбе, а перед некими безликими избирателями.

А потому все, о чем вдохновенно, ярко, горячо говорил тот, кто провел в застенках Моабита почти год, кто состязался в ходе Лейпцигского процесса со скамьи подсудимых не с кем-либо, а с наци номер два — Герингом, — так и осталось всего лишь текстом доклада.

Редакционная комиссия конгресса предельно выхолостила резолюцию по докладу Димитрова. Вполне сознательно внесла в нее только привычное для себя содержание, не несущее ничего нового: «Стремясь объединить под руководством пролетариата борьбу трудящегося крестьянства, городской мелкой буржуазии и трудящихся масс угнетенных национальностей, коммунисты должны добиваться создания широкого антифашистского Народного фронта на базе пролетарского единого фронта».