Загадка архива

Эмилю захотелось тут же, на месте, проверить алиби Оресте Пападата, который «сам варил себе кофе».

Он перелистал досье и отыскал допрос Пападата. Вспомнив, что он уже умер Эмиль хотел было пропустить его показания. Но раздумал: как бы то ни было, остальные ведь живы! А он хотел узнать правду. Поэтому он начал читать протокол допроса Оресте Пападата.

«— Извините, господин Пападат, что мы вас беспокоим… но… — попытался извиниться комиссар.

— Вам нет необходимости извиняться. Я готов ответить на все ваши вопросы.

— Если хотите, вы можете потребовать присутствия вашего адвоката.

— Такого желания у меня нет, так как я не испытываю чувства вины.

— Вам и не предъявляют никакого обвинения.

— Я имею в виду выдумки репортёров. Они вот уже два дня с лупой в руках обследуют спальню бедной Беллы, кабаре, все её связи…

— Нескромный, но необходимый вопрос: вы были близки с Беллой Кони?

— Если вы имеете в виду прошлое, мой ответ: да.

— Что вы понимаете под прошлым?

— Вы прекрасно знаете, что после того скандала с браслетом мы встречались очень редко.

— Не говорили ли вы с ней по телефону позавчера?

— Позавчера? Нет… Не говорил. Я не видел её целую неделю.

— Когда вы в последний раз были у неё в доме?

— Десять дней тому назад… Я пошёл по привычке… Ведь мы остались друзьями…

— Камеристка Беллы сказала, что, посещая танцовщицу, вы сами варили себе кофе.

— Я узнал об этом из газет… Эта история с двумя кофейными чашечками… Да, это верно, что я сам варю себе кофе. Так я поступаю и в клубе, и дома, и… у друзей. Иду прямо на кухню и варю кофе! Эту мою привычку знают все официанты и повара Бухареста. Но чтобы это стало предлогом для тайных подозрений…

— Продолжайте…

— Мне больше нечего сказать. Можете задавать мне вопросы.

— Значит, вы утверждаете, что не были позавчера у госпожи Беллы Кони?

— Нет, не был. И разве я — единственный любитель и знаток кофе в этой стране?

— Что вы делали позавчера между двенадцатью и двумя часами ночи?

— Я был дома.

— К вам кто-нибудь заходил? Какой-нибудь знакомый?

— Никто кроме доктора. Он пришёл ко мне в одиннадцать часов, потом позвонил в час ночи, поинтересовался, как я себя чувствую. Впрочем, он может сам подтвердить это.»

Эмиль отыскал заявление доктора. Оно подтверждало алиби Попадата:

«Вечером 13 февраля меня вызвали к господину Оресте Пападату, у которого была температура 39,5°. Я установил, что вышеупомянутый болен гриппом — результат простуды. Я прописал ему аспирин, горячую ванну и компрессы из намоченных в уксусе простынь для снижения температуры. Около часа ночи я снова позвонил, чтобы поинтересоваться, как здоровье моего клиента. Состояние, в котором находился господин Пападат (температура и лихорадка), не позволяло ему выходить из дому без серьёзных последствий для его здоровья».

Эмиль улыбнулся. Наивное заявление! Явное стремление к «точности», диктуемое сложившимися обстоятельствами. Доктор был другом дома и, разумеется, не мог не помочь своему приятелю в трудный момент. Он снова взял допрос Пападата.

«— Признаёте ли вы, господин Пападат, что, несмотря на 39 градусов, вы всё же могли пойти к госпоже Бёлле Кони, дом который находился от вас в двух шагах?

— Признаю. Болезнь ведь была не смертельная. В тот вечер я мог зайти к Бёлле, так же точно как это могла сделать моя жена.

— Не понимаю, что вы хотите сказать.

— Я хочу сказать, что если полиция непременно хочет найти убийцу, его нужно искать и среди жён друзей Беллы Кони. Например, в моём случае убийцей мог быть я, но точно так же им могла быть и моя жена, Аспазия Пападат, которая знала о моих отношениях с Беллой и могла бы захотеть отомстить. Сенсационно, не правда ли?»

Ещё один человек, говорящий с комиссаром почти издевательски! Хотя Михэйляну явно получил некоторые указания на то, что Пападат мог быть убийцей, он не попытался прояснить дело до конца. К тому же, Пападат предлагал ему ещё один вариант — виновность своей жены. Странно! Как видно, следователя всё же смутило огромное богатство и множество связей Пападата.

То, что Пападат отказался от вызова адвоката, не произвело на капитана особого впечатления. Богатый делец уже знал из газет, что окажется одним из главных подозреваемых, а его деньги позволяли ему нанять целую армию адвокатов, так что он в любой момент мог вступить в противоборство и со следствием, и с правосудием, и с печатью.

Эмиль вспомнил о жалобе комиссара Пауля Михэйляну, что рвение жаждущих сенсаций репортёров чаще всего мешает следственным органам. Кажется, комиссар был прав. Последний вопрос следователя, адресованный Оресте Пападату, звучал следующим образом:

«— Намерены ли вы подать в суд на газеты, которые включают вас в список подозреваемых?»

Эмиль остановился, поражённый. Что это ещё за вопрос? Что хочет узнать следователь?

«— Нет, — ответил Пападат. — Я не собираюсь этого делать. Ведь если бы я затеял судебное дело против журналистов, мне пришлось бы всю жизнь провести в разных судебных инстанциях. Правда, при этом у меня всё же было бы одно преимущество: я стал бы знаменитостью и шёл бы первым номером в отделе “Скандальных происшествий”».