Загадка белого «Мерседеса»

Полицейский улыбнулся, рассеянно отсалютовал своей перчаткой и прошел дальше.

Ван дер Вальк был здесь уже час и семнадцать минут. Он не совсем точно знал, чего именно он ждет, но когда это произошло, он не удивился. Когда дверца открылась, он поднял глаза и усмехнулся. Желтовато-коричневый костюм заполнил все свободное пространство; маленькая машина закачалась на рессорах. Дюжий бельгиец не знал, что сказать; он нервно курил, постукивая рукой по щитку.

— Что скажете насчет пивка? — выговорил он наконец.

— Последний час больше ни о чем и не думал.

— Ладно… Вы знаете дорогу. Или, если вы предпочитаете не…

Ван дер Вальк не был настолько чувствителен; он повернул машину.

— Посмотрите второй этаж. Вроде частной конторы. — Они прошли через комнату, мимо большого письменного стола и массы всяких современных приспособлений. Здесь все было по-деловому, но дружелюбно и в беспорядке. — Просто завалили этими каталогами, — сказал крупный мужчина. — Сюда.

Дверь вела в маленькую теплую комнату, украшенную геранью и помидорно-красным твидом. Там было светло и уютно; стояли два кресла и кушетка, в углу маленький бар, телевизор и радиола; больше ни для чего не хватало места. Простая, непретенциозная и приятная комната.

— Специальный бокс для опробования новых моделей, — он открыл две бутылки пива, вынутых из маленького холодильника. — За ваше здоровье.

— За успех новых моделей.

— Голова ничего?

— Немножко болит.

— Зря я вас двинул.

— Мне это тоже не доставило большого удовольствия.

— Вы выдержали знатный удар. — Величайший комплимент; он уже не был больше грязным фламандцем. — Наверное, мне надо вам объяснить.

— Честно говоря, я бы предпочел, чтобы вы этого не делали. — Но раз задавшись целью, крупный мужчина не отступал.

— Понимаете, Люсьена, она никогда не позволяет к себе притронуться, я имею в виду, мужчине. Я заманил ее как-то сюда, год назад. Она заехала мне в физиономию битым стаканом, — с нежностью сказал он.

— Почти не видно.

— Да, но это стоит иметь в виду. Может быть, — я не говорю, что это так и есть, — но может быть, какой-нибудь старикан приставал к ней, и она двинула его, как меня. Может, она его двинула слишком сильно. Я не знаю, почему вы здесь, но она дала понять, что кто-то умер.

— Умер один человек. Его говорить не заставишь. Пока она молчит, я не знаю, что произошло. Не вполне уверен, что все так уж просто.

— Она немногословна, если ей не хочется говорить.

— Что она сказала вам?

— Ничего особенного. Немножко поплакала. Затем запустила в меня гаечным ключом. Сказала, что я вел себя, как дурак. Может, так оно и есть, а если так, то я хотел бы это знать, поэтому я и решил, что лучше мне выяснить, нельзя ли поговорить с вами наедине, когда увидел, что вы не ушли.

— Она уже наверное переехала границу? — безразличным тоном.

— Я не спрашивал. Я ей сказал, что лучше ей держаться подальше от границы, наверное, там уже дали знать о ней. Я ей сказал, что она может спрятаться, — у меня есть загородный дом. Я знал, что она и слушать не станет. Поэтому я дал ей свой маленький «Порш» и сказал, чтобы она катилась отсюда ко всем чертям. Так она и сделала, ей этого не хотелось, но я заключил с ней вроде сделки, — обещал, что я вам скажу, что поговорю с вами.

— Зачем?

— Не знаю. Я вышел к вам, потому что увидел, что вы ничего не сказали этому шпику. Я подумал, что вы, наверное, знали, что делали, лучше, чем я, как мне кажется. Слушайте, к черту это пиво! У меня есть кое-что получше, — у меня друзья в Бордо.

Он ждал, что появится арманьяк. Тем большим сюрпризом был запах сливянки, наполнивший комнату. Дюжий бельгиец сосредоточенно попробовал.

— Хорошо, — сказал он одобрительно.

— Здорово, — согласился ван дер Вальк торжественно.

В ответ он получил медленный, серьезный взгляд. Большая рука опустилась во внутренний карман и появилась наружу, держа пластиковый бумажник, который он бросил на стол рядом с бутылкой.

— Я сам точно не знаю, сколько здесь; шестьдесят-семьдесят тысяч франков. Не снятых с банковского счета; я храню их здесь: можно сказать, это мои бешеные деньги. В мелких купюрах. И вопроса о них не возникнет, — нет доказательств, что они когда-нибудь существовали, — брались по сотне примерно с доходов. Возьмите это и отпустите ее. Если она убила кого-нибудь, значит, он это заслужил. Может, я и вправду дурак, но я не думаю, чтобы вы сообщили о ней. И я не думаю, что вы действительно хотите ее арестовать. Я думаю, что вы можете забыть об этом, если захотите.

— Вы ее любите?

— Да, — ответил дюжий бельгиец. Он пожал плечами. — Безумно и хочу жениться на ней. Моя жена умирает от туберкулеза. Может, уже умерла. Я этого Люсьене не говорил.