Загадка Бомарше

При этих словах, сосед, сидящий на соседнем матрасе с Бомарше, зашевелился и слегка кивнул ему головой. В этом грязном, одетом в какие-то лохмотья сгорбленном старике, Бомарше едва узнал бывшего аристократа. Бомарше похолодел от ужаса, от той перспективы, которая его может ожидать.

— Ничего, скоро этот кошмар кончится, говорят, что в городе начались массовые расстрелы. Это правда, мсье Бомарше? — поинтересовался д’ Аффри.

— Да, правда, в городе происходят расправы, как они выражаются, над врагами революции, — подтвердил Бомарше.

— Но вы же были всегда другом революции. Разве вы не призывали к ней? — с сарказмом произнес д’ Аффри.

— Ни одного призыва к революции не сорвалось ни с моих уст, не слетело с моего пера, — возразил графу Бомарше.

— Формально может быть это и так, но по сути, все, что вы делали, вело к ниспровержению существующего строя. Ваш Фигаро…, — граф не успел закончить свою мысль и разразился тяжелым кашлем.

— Ах, оставьте, господа эти споры, — вмешалась мадемуазель де Самбрей, — даже на краю могилы вы не можете успокоиться. Неужели общее несчастье неспособно вас примирить?

— С этим господином сочинителем — никогда. — Граф с ненависть посмотрел на Бомарше. — Он разрушал устои общества, которое ему дало гораздо больше, чем он того заслужил. Этот человек, которому не выносимо видеть порядок и право. В нем бунт черни нашел своего ярчайшего выразителя. Я всегда знал, чем это все кончится. Сначала мы разрешаем к постановке со сцены богомерзкие пьесы, а завершается это тем, что самого Бога свергают с пьедестала.

— Если бы устои вашего общества были бы хороши, их не хотелось бы свергать. — Бомарше пытался говорить спокойно, хотя ему хотелось плюнуть этому аристократишке прямо в его надменную рожу. — Ваша беда и беда людей вашего круга в том, что кроме себя вы никого и ничего не хотите ни видеть, ни знать. Вы признаете только свои страданья, а на то, что страдать могут и другие вам наплевать. Вы ненавидели меня за то, что я силой вломился в ваше общество, напоминая тем самым, что в этом мире, кроме вас живут еще миллионы людей, у которых прав на счастье и желание попробовать его на зубок ничуть не меньше, чем у аристократов. И вот теперь наступили времена расплаты за вашу невиданную черствость и глухоту.

— Но и вы тут вместе с нами, — рассмеялся д’ Аффри. — Значит, ваша революция не оценили ваши заслуги. За то их сполна оценит гильотина. Сегодня — это высший ценитель доблести во Франции.

— То, что я здесь, всего лишь ошибка, которая будет в скором времени устранена, — высокомерно вздернул голову Бомарше. — Хотя я согласен с вами в том, что действительность оказалась гораздо жестче, чем мы все полагали. Но и в этом виноваты только аристократы, слишком уж долго вы испытывали терпение народа. Вот теперь все и выплеснулось наружу. Посеяв ядовитые семена, вы вырастите урожай из ядовитых растений. Таким, как вы, давно пора внимательно посмотреть на себя. Но именно этого вы желаете меньше всего.

— Это вы сделали ядовитый посев. И теперь я нахожусь здесь вместо того, чтобы гулять по своему замку в Провансе. Негодяй, вы даже представить себе не можете, как я вас ненавижу!

Д’ Аффри вскочил на ноги и устремился на Бомарше, который отреагировал мгновенно и уже готов был отразить удар, но неожиданно мадемуазель Самбрей кинулась между ними…

— Что вы делаете, господа, опомнитесь! — закричала женщина. — Перед лицом смерти неужели нельзя забыть о разногласиях. Давайте отдыхать.

— Вы правы, сидя здесь бессмысленно о чем-то спорить, — примиряющим тоном произнес Бомарше. Его противник тоже в момент успокоился.

— Тем более я так устал, они продержали меня в муниципалитете целых двенадцать часов. Я не пил и не ел. Можно ли здесь где-нибудь прилечь? — спросил Бомарше мадемуазель Самбрей.

— Вон на том матрасе. — указала она в угол камеры. — Утром забрали для суда аббата де Буанжелена, и он не вернулся. Скорей всего мы больше его не увидим. Так что можете занимать его место.

— Вы очень добры, мадемуазель, — поблагодарил Бомарше женщину и пошел устраиваться на матрасе. Когда он вытянулся на нем в полный рост, то испытал почти блаженство.

— Боже, до чего хорошо, чтобы понять истинную цену таким наслаждениям, надо пройти через множество испытаний, — пробормотал он и прикрыл глаза, чтобы хоть немного поспать. Но едва он прикрыл глаза, как снова услышал свое имя. На этот раз его окликнул служащий тюрьмы.

— Бомарше, на выход, — крикнул тюремщик.

Бомарше вскочил и полный одновременно надежд и страхов последовал за ним.

Глава 33

Феоктистов проснулся непривычно рано. После вечерних возлияний голова жутко болела. Первые мгновения после пробуждения сознание было поглощено этой болью. Но постепенно завеса от нее стала рассеиваться, в памяти снова возник вчерашний вечер — вечер долгожданной премьеры. Он вспомнил, как сидел в ложе рядом с режиссером, от которого попахивало дешевым коньяком, как смотрел на неумелую и безвкусную игру артистов. И с каждым прошедшим мгновением в нем нарастала тревога, тревога предстоящего провала.