– Так вы говорили с Андреем обо мне? – Она вновь просветлела лицом и порывисто поднялась на ноги. Сделала пару шагов к окну – и резко обернулась: – Правда же, Андрей замечательный?!
Мне совсем не нравилось, к чему она клонит. Не хотелось верить, что Андрей понравился и Наташе. Это было бы невыносимо, если это действительно так.
А Натали, снова сев напротив меня, возвела взгляд к потолку и накручивала на палец локон:
– Ты заметила, какие у него глаза? Я только взглянула в них – и сразу поняла, что пропала. Я никогда прежде не видела таких чудесных глаз! А руки?! Сразу видно – врач, у всех врачей невероятно красивые руки! Ты знаешь, Лиди… – Натали села ко мне, поерзала на стуле и, понизив голос почти до шепота, наконец выдала: – Ты знаешь, мне кажется, я влюблена.
Сказав это, Натали смотрела на меня во все глаза и ждала, по-видимому, моего одобрения.
– Даже не знаю, что сказать… – ответила я честно. – Натали, милая, я думаю, ты погорячилась, когда говорила сейчас о своей… влюбленности. Ты знаешь Андрея всего несколько часов. Думаю, тебе нужно успокоиться, остынуть и… присмотреться к нему повнимательней. Что, если Андрею Федоровичу, к примеру, нравится какая-нибудь другая девушка. Ты попадешь в неприятное положение.
– Что ты имеешь в виду? – прищурившись, спросила Натали. Кажется, она начала понимать.
– Я имею в виду, что если бы Андрей заинтересовался именно тобой, то нашел бы способ это показать.
– Ах, вот оно что… так ты тоже влюблена в Андрея? – рассерженной она не выглядела – скорее, Натали просто заинтересовал сей факт.
Но я попыталась возразить:
– Я бы не стала делать таких громких заявлений… мы ведь знакомы всего…
– Любопытно, любопытно… – Натали меня не слушала, а лишь разглядывала, хитро прищурившись, и, вероятно, оценивала мои шансы. А потом сказала, добавив в голос серьезности: – Я, разумеется, не буду вставать у тебя на пути. Забирай Андрея себе, если хочешь. Мы ведь подруги.
И смотрела на меня теперь выжидающе. Меня так и подстегивало сказать: «Вот и славно – забираю!» – а потом милейше улыбнуться и пожелать Натали доброй ночи. Но следовало играть по правилам, и я напустила на себя надменный вид:
– Натали! Андрей – не вещь, ты позволяешь себе слишком много вольностей. Наш сегодняшний разговор вообще глуп, нам обеим должно быть стыдно за него. Предлагаю сделать вид, будто мы не говорили об Андрее Федоровиче – и пускай все идет так, как идет.
Но Натали осталась довольна моим ответом:
– Согласна, пускай Андрей сам выбирает! – Потом поднялась, чмокнула меня в щеку и пропела: – Спокойной ночи, дорогая Лиди!
– Спокойной ночи, – отозвалась я прохладно.
Глава девятая
Спала я плохо и беспокойно, встала затемно и от нечего делать решилась прогуляться. Не в парке – не хотелось мне нынче гулять по выметенным дочиста дорожкам среди выстриженных деревьев. Хотелось чего-то обыкновенного и простого, потому я вышла за ворота, на дорогу к Большой Масловке. Правда, не рассчитала времени и опоздала в итоге к завтраку – но об этом я подумала гораздо позже.
Право, если и есть в этой стране что-то, что я люблю безоговорочно, так это поля, леса, пропахший костром воздух по весне и буйство красок природы, от которого завораживает дух и все насущные беды начинают казаться мелкими и второстепенными.
Должно быть, во Франции леса и воздух не хуже, но я их совершенно не помню.
Я шла по проселочной дороге мимо поля, однако невольно остановилась и даже вздрогнула: с колоколен церкви, что высилась на холме у дороги, раздался звон. Крестьяне живо прекратили работать, обернулись на церковь и принялись размашисто креститься и кланяться в землю. А потом одна из женщин глянула на меня осуждающе, так как я не сделала того же.
Прожив в России девять лет, я так и не была обращена в православие. Не знаю, к какой вере принадлежали мама и отец, но разговоров о Боге в нашем доме я не припомню, так что, думаю, они придерживались атеистических взглядов, модных в те годы в Париже. И меня, хоть и окрестили при рождении в католичество, быть религиозной никогда не принуждали: церковь мы посещали от силы пару раз в год, а Библия в нашем доме почиталась не более чем любая другая книга. Мама только учила меня, что Бог есть и что мы все равны перед ним – и христиане, и мусульмане, и иудеи. Что он присматривает за мною, подмечая все то хорошее и плохое, что я делаю, но никогда не оставит меня, что бы я ни натворила.
Возможно, займись моим воспитанием школа, меня заставили бы думать иначе. Однако из-за частых наших разъездов я так и оставалась на домашнем обучении до девяти лет.
Уже после прибытия моего в Россию Ольга Александровна очень настаивала на крещении в православной вере, но я так резко и отчаянно была против, так правдоподобно уверяла ее в своей приверженности католичеству, что она сдалась. Правда, пообещала, что это все равно не избавит меня от изучения Слова Божия.