Загадка для благородной девицы

Разумеется, нужно срочно. Севастьянов, если он не круглый дурак, обязательно оценит подчиненного, сумевшего найти такую улику. О своей роли в этом деле я собиралась умолчать – не из скромности, а из благоразумия. Увы, я не рисковала надеяться, что судебный пристав станет делиться со мной тем, как идут дела. А вот Кошкин – если сумеет выделиться и, соответственно, получит перспективу для повышения – непременно поделится. В благодарность либо из надежды, что я подкину ему что-то не менее полезное.

Глава двадцать вторая

Я не знаю, что именно из моего рассказа Кошкин доложил начальству, но следующие часа полтора – уже поздней ночью – полицейские обыскивали прачечную и винтовую лестницу за картиной. Им не препятствовали: Людмила Петровна, взявшая роль хозяйки на себя, суетилась поблизости, беспрестанно выспрашивая, что да как; Михаил Александрович тоже стоял неподалеку, подавая полицейским светильники и пытаясь быть полезным; дворовые, кто не спал, также толклись вдоль стен коридора.

Андрея я в этот день практически не видела и даже подумала, что он, как и Ильицкий, уехал. Но позже узнала, что Севастьянов попросил никого из присутствующих не покидать усадьбы – дело странное, запутанное, и ему нужно опросить всех, кто что видел. Заняться этим собирались завтра с утра.

А пока я тихо стояла у окна в холле на втором этаже, слыша отсюда приглушенные голоса полицейских и перешептывания лакеев. Натали в гущу событий не лезла, только попросила меня, чтобы я посидела с нею, пока она не уснет. Разумеется, все разговоры наши в этот вечер были о Лизавете.

– Ты знаешь, Лиди, – напряженно глядя в одну точку, шепотом говорила подруга, – кажется, мне ее совсем не жаль. Грешно, я знаю. За что ее так, как ты думаешь?

Я ответила не сразу, а осторожно и тщательно подбирая слова:

– Она была наследницей огромного состояния. Больше, кажется, не за что.

Натали поняла не сразу, но когда поняла – привстала с подушек и посмотрела на меня почти с ужасом:

– Ты хочешь сказать, что это Вася?! Глупости какие!

– Нет, ну что ты! – поспешила успокоить я ее. – Вася ведь был в Пскове в ту ночь, едва ли…

– Даже думать об этом не смей, Лиди! – несколько успокоившись, но все еще запальчиво продолжала подруга. – Знаю, как ты любишь эти свои версии безумные строить, но Васю не трогай! Он единственный, кто у меня остался.

И я принялась заверять ее, что Васю никто ни в чем не подозревает. Я и не лукавила почти. Мысль о его виновности не могла не посетить мою голову – теперь ведь он полноправный наследник состояния. Но Василия Максимовича даже не было здесь в ночь убийства, он уже несколько дней находился в Пскове.

* * *

Натали вскоре уснула, я же и надеяться не могла, что сомкну глаза в ближайшее время. Так что, благо еще не переодевалась ко сну, я вышла в холл на втором этаже, пустой сейчас, и упрямо ждала, что полицейские найдут хоть что-то полезное.

Примерно через полчаса ожиданий мимо арки прошел Севастьянов, а за ним следом, договаривая что-то на ходу, – Кошкин. Слушали его внимательно, кивали, и я неожиданно порадовалась за своего «протеже»: похоже, начальник и правда выделил смышленого урядника среди остальных. Однако Севастьянов вскоре скрылся за одной из дверей, а я негромко окликнула урядника.

– Вы шли бы спать, Лидия Гавриловна, мы долго еще провозимся, – посоветовал он.

Но я не слушала.

– Нашли что-нибудь? – Я увлекла его за собою в темный холл – не нужно бы, чтобы другие заметили слишком тесное наше общение.

У меня были опасения, что Кошкин пересмотрел уже условия нашего договора и передумал делиться со мной новостями. Он действительно с некоторой неохотой, но все же ответил:

– В прачечной нашли пару мотков веревки. Такой же точно, которой потерпевшую… в смысле Елизавету Тихоновну, и задушили.

– Вы уверены, что это именно та веревка?

Тот кивнул не раздумывая:

– Плетение такое же, кроме того, нитки немного синим подкрашены. Та самая.

– То есть убийца был в этой прачечной?

– Не исключено.

И правда – с чего я взяла, что о ночных прогулках Эйвазовой знали только мы с Натали? Кто-то вполне мог увидеть ход за картиной, когда он бывал открыт – случайно или после слежки за Лизаветой, – и спуститься за ней, уже имея дурной умысел. Внизу взять веревку и тайком проводить ее до самой избы. Однажды мы с Натали уже проделали это: Лизавета нас заметила далеко не сразу. Кто знает, стала ли она после этого осторожней?

И потом, ее могли провожать не тайком, а вполне открыто.

– Думаете, что это кто-то из обитателей дома? – спросила после раздумий я.

– Возможно, – снова ушел от ответа Кошкин и нахмурился. Наверное, решил, что и так уже сказал слишком много.

Я же, не замечая его недовольства, прошла еще дальше вглубь холла и села на софу, жестом приглашая его устроиться рядом. Говорить я собиралась долго и обстоятельно:

– В ушах у… потерпевшей не было серег, а на пальцах колец, хотя она их носила, я знаю. Но едва ли это какие-то посторонние разбойники напали с целью ограбления, раз вы говорите, что убийца взял веревку в прачечной, так?