Загадка для благородной девицы

– Да где придется! Говорю же – паразит. Сейчас вроде в Малой Масловке нашел себе какую-то… – она проглотила последнее слово и снова отвернулась к иконам, – вот с нею и живет.

– Очень интересно… – задумчиво повторил пристав. А потом вернул в голос обычную свою бодрость: – Ну… благодарствую за угощеньице. Оладушки у вас, Людмила Петровна, прямо царские!

Он привстал, промокнул губы салфеткой, а потом припал к ручке Ильицкой.

– Ой, да будет вам!.. – смутилась та и даже покраснела.

Я же все это время не столько слушала речи Севастьянова, сколько разглядывала его и размышляла. Как старательно он строил из себя простака. Именно строил, потому что вчера в этой же столовой он разговаривал и расспрашивал больше Михаила Александровича – тогда и речь его, и манеры были совершенно другими.

Он не так прост, этот Севастьянов, и, должно быть, я поспешила, приняв его за человека недалекого ума.

В частности, персона цыгана Григория его немало заинтересовала – это очевидно. Не сомневалась я, что тотчас он пошлет кого-нибудь из подчиненных в Масловку, отыскать и расспросить Гришку, а то и сразу взять под стражу. Лишь бы Кошкина не отправил: после завтрака пристав намеревался обосноваться в библиотеке и, приглашая к себе поочередно всех домочадцев, опросить их, кто что видел. Я очень надеялась, что Кошкин будет находиться при нем, а после расскажет мне подробности.

Сама я, покинув столовую, надела соломенную шляпку и вышла прогуляться по парку. Далеко я заходить не планировала, потому как серьезно отнеслась к предупреждению Кошкина. Но мне хотелось побыть одной и подумать.

Признаться, я тоже более всего склонялась к версии о причастности цыгана. Он общался с Лизаветой, и довольно близко. И плащ, что висел в избе, без сомнений, принадлежал ему. И мышей добывал и кормил наверняка он. Что произошло между ними – можно только гадать… право, ссору могла спровоцировать любая мелочь. Кроме того, цыган мог быть просто пьян, а спьяну, говорят, чего только не сделаешь.

Правда, в ту ночь из окна я, кажется, видела господина из благородных – в плаще и с тростью. Но видела я лишь силуэт этого мужчины: плащ Гришка мог надеть все тот же, из избушки, а шляпу и трость найти не такая уж проблема… Может, он и хотел сойти за благородного? Может, он знал, что за ними наблюдают?

Почувствовав, что сама запуталась, я раздраженно потерла виски и поняла очевидное. Мне хочется, чтобы убийцей оказался цыган. Потому что, если я найду веские доводы, что это не он, тогда мне придется подозревать князя Орлова или Андрея. Или Ильицкого.

Ильицкого, к слову, в усадьбе до сих пор не было, а уехал он в ту же ночь, когда задушили Лизавету. Меня убивала мысль, что я видела с нею его. Но когда принималась размышлять об этом, всякий раз мои мысли приходили в сумбур, путались и глохли среди истеричного: «Он не мог этого сделать, потому что… не мог!»

Абсолютно нерациональные мысли глупой влюбленной бабы.

Он мог это сделать. Вполне мог. Точно так же, как и Андрей, и даже князь: Миша постоянно гулял с Лизаветой под ручку, а за день до убийства так и вовсе выходил из ее комнат! Действительно ли только ради гадания он к ней ходил?

– Лидия! – услышала я окрик позади и обернулась.

На дорожке у входа в парк стояли Василий Максимович, видимо, только что приехавший, а с ним рядом – легок на помине – Андрей.

Надо сказать, что хотя в эти дни я практически не видела Андрея, но он заочно вызывал у меня раздражение – оттого, что самоустранился от всех проблем и забот, возникших со смертью Лизаветы. Михаил Александрович, например, в то же самое время крутился как белка в колесе, то успокаивая Натали, то урезонивая Людмилу Петровну, то приструнивая слуг, то помогая полицейским. От меня проку тоже было мало, но я изо всех сил старалась быть полезной. И отлично понимала, что именно теперь, в этой из ряда вон выходящей ситуации, проявлялся истинный характер каждого из присутствующих в доме. Сейчас между заботливым князем и откровенно слабохарактерным Андреем была такая огромная пропасть, что, ей-богу, Натали меня бесконечно разочарует, если по-прежнему не будет этой пропасти замечать.

Мне очень многое хотелось сказать Андрею сейчас, во многом упрекнуть, но, едва я разглядела его лицо, смогла только вымолвить пораженно:

– Что с вами?..

– Со мной? – без эмоций переспросил он. – Со мной все хорошо. Разве что-то не так?

У меня первой мыслью было, что головой он ударился все же слишком сильно: глаза на некогда свежем и пышущем здоровьем лице запали и почернели, щеки были небриты, и, кажется, он даже забыл воспользоваться одеколоном. На его фоне Вася сейчас выглядел прямо-таки блестящим дворянином.

Пока я пыталась понять причину перемены в Андрее, Вася заговорил:

– Андрей Федорович рассказал, что здесь у вас произошло… – Он заметно нервничал. – Впрочем, мне уже и Никифор, кучер наш, многое поведал. Как Наташа? У полиции есть хоть какие-то соображения, кто это сделал?