Февраль сорок третьего года выдался на Кубани необычайно теплым. Да и зима оказалась гнилой. Лишь в самом ее начале на поросшие молодым кустарником неухоженные поля лег снег, а потом ударили легкие морозы. Но они долго не продержалась, и под натиском ранней оттепели холод нехотя отступил в горы. С каждым новым днем весна все явственней и тверже заявляла о себе. Кое-где в низинах золотистым пухом оделись заросли вербы и ивняка. На открытых местах появились проплешины, покрытые молодой травой. Как никогда рано в этом году прилетели птицы. Их жизнерадостный щебет оживил одичавшие сады при разрушенных войной предгорных хуторах и оставшиеся не убранными с прошлой осени поля кукурузы. Несмотря на бомбежки, которые не прекращались ни днем ни ночью, несмотря на ураганный артиллерийский огонь, сметающий все вокруг, истерзанная земля наперекор всему человеческому безумию бурно пробуждались к новой жизни.
Здесь же, в горах, среди хрупкого снежного безмолвия безраздельно властвовала смерть. Она напоминала о себе уродливыми язвами воронок от разорвавшихся снарядов, серыми рубцами длинных окопов, ржавой паутиной колючей проволоки и затаившимися под маскировочными покрытиями минометными и артиллерийскими батареями.
Пронизывающий сырой ветер, прорвавшийся со стороны моря через перевал, жалобно плакал в изрешеченных пулями и осколками консервных банках, что густыми гирляндами усыпали проволочные ограждения перед окопами. Казалось, что повисшие на них безжизненные тела солдат Красной Армии и вермахта под порывами ветра мучительно изгибаются, словно желая прорваться через этот убийственный рубеж и завершить свою последнюю смертельную атаку.
Набирающее силу солнце быстро рассеяло остатки густого утреннего тумана, безжалостно обнажив поле недавнего боя. О его ожесточенности красноречиво свидетельствовали многочисленные щербатые выбоины на скалах, груды расколотого, окрашенного алым цветом льда и смерзшиеся людские тела, застывшие в самых немыслимых позах у самого подножия перевала. На этом крохотном участке в последние несколько недель десятки раз сходились в яростной рукопашной схватке горные стрелки из батальонов «Эдельвейса» и бойцы дивизии особого назначения НКВД. Несмотря на категоричные приказы, обе стороны, понеся тяжелейшие потери, вынуждены были в очередной раз откатиться на прежние позиции.
Сегодня на передовой царила непривычная тишина, окопы будто вымерли, и только в глубине тыловых порядков из-под деревьев пробивались едва заметные сиреневые дымки походных кухонь, а на ветру слабо потрескивало болтавшееся на веревках замерзшее нательное белье. Стороны взяли временную передышку, и лишь изредка напряженное зловещее безмолвие прерывал хлесткий звук одиночного выстрела снайпера, и раскатистое эхо потом еще долго напоминало о затаившейся среди холодных и равнодушных скал смерти.
Линия обороны отважных частей Закавказского фронта, пролегавшая по Главному Кавказскому хребту, давно уже превратилась в реально осязаемый рубикон смерти. Солдаты и офицеры Сорок седьмой армии и дивизии особого назначения НКВД шестой месяц стояли насмерть на своих рубежах, не позволяя лучшим батальонам «Эдельвейса» сорок девятого горнострелкового корпуса и второй румынской горной дивизии захватить Михайловский, Пшадский и Гойтхский перевалы и затем прорваться к Туапсе. Даже разрушенный до основания Новороссийск так и не покорился фашистам, его защитники, зацепившиеся за небольшой участок собственной территории, вошедший в историю как Малая Земля, продолжали стрелять из развалин, а геленджикская бухта по-прежнему оставалась наглухо закрытой для подводных лодок адмирала Денница.
В это критическое для обороны Кавказа время Туапсинская нефтяная база работала без перебоев, с каждым новым днем все сильней и сильней укрепляя мощь частей Закавказского фронта. Но вожделенный запах нефти, без которой задыхались «тигры», «пантеры» и прочий фашистский технический зверинец, так и рвавшийся с поводка, чтобы расквитаться за унизительную капитуляцию «непобедимой» Шестой армии фельдмаршала фон Паулюса под Сталинградом, почти сводил Гитлера с ума.
К началу февраля фронт вплотную приблизился к Ростову – этим «воротам», ведущим на Северный Кавказ и к нефтепромыслам Майкопа и Баку. Грозный рев тяжелой артиллерии русских уже был слышен в самом центре города. Армии группы «Дон» едва сдерживали все усиливающийся натиск дивизий Южного фронта под командованием напористого генерал-полковника Еременко и его преемника генерал-полковника Малиновского. В случае захвата этого стратегически важного узла возникала реальная угроза полного окружения и уничтожения частями Закавказского фронта военной группировки фельдмаршала фон Клейста на Кубани. При каждом своем докладе в Ставку фон Клейст просил у Гитлера только об одном – о бензине, солярке и керосине, чтобы заполнить баки самолетов, танков, кораблей и остановить «русский каток», который все ближе и ближе подкатывался к столице Кубани – Краснодару.