Загадка для Гиммлера. Офицеры СМЕРШ в Абвере и СД

Сталин нахмурился, но ничего не сказал, потом встал и зашагал по ковровой дорожке. Абакумов поднялся, генералы сверлили взглядами спину вождя и готовились к самым неожиданным вопросам. До июля, когда, по всем данным, следует ожидать наступления гитлеровцев под Курском, оставалось уже меньше месяца. Гигантская пружина войны сжалась до предела, по обе стороны фронта сосредоточилось такое количество военной техники и людского состава, что уже ни у кого не возникало сомнений в скором начале невиданного по своему накалу сражения, исход которого вряд ли кто мог предугадать как в Берлине, так и Москве. Тревожные мысли не покидали ни фюрера, ни его главного врага, оказавшегося не таким простым, как казалось в начале войны, и оба искали убедительные доказательства, чтобы развеять их. Сегодняшняя встреча в Кремле нужна была Сталину для того, чтобы лишний раз убедиться в том, что майская трагедия сорок второго года, когда наступление на Харьков обернулось разгромом, больше не повторится. Он остановил взгляд на Судоплатове, к которому после ликвидации в Мексике Троцкого, осуществленной его подчиненными, относился с большим доверием, и заявил:

— Товарищ Судоплатов, ваши разведчики, а также разведчики Абакумова и Кузнецова добыли немало ценной информации, раскрывающей планы фашистов, и это хорошо, но не менее важно знать, что известно противнику о наших замыслах. Этим надо заняться вплотную.

— Мы активно работаем в этом направлении, товарищ Сталин, — поспешил заверить Судоплатов, — и стремимся не только добывать такого рода информацию, но и ввести в заблуждение противника относительно планов нашего военного командования. В рамках радиоигры «Монастырь» через агента Гейне по согласованию с Генштабом до гитлеровцев доведена стратегическая дезинформация. Они на нее клюнули — в последней радиограмме Гейне сообщили, что она представлена самому Гитлеру.

— Я об этом знаю, Лаврентий Павлович докладывал, так и продолжайте, — одобрил Сталин и снова обратился к Абакумову: — А как у вас продвигается операция с разведчиком Северовым?

Этот вопрос заставил начальника военной контрразведки поежиться. Он с заминкой ответил:

— Ему удалось внедриться в фашистский разведорган «Цеппелин». Сегодня от него поступила радиограмма, в которой он сообщил, что приступил к выполнению задания. Я надеюсь, что в ближайшие дни операция перейдет в активную фазу.

— Медленно, очень медленно! Нельзя снижать темп и упускать инициативу, — с раздражением и опять усилившимся акцентом произнес Сталин.

— Мы делаем все возможное, — заметил Абакумов. — Я верю, что Северов и те, кто помогает ему, выполнят поставленную задачу.

— Это хорошо, что вы не сомневаетесь в своих подчиненных, но прошу не забывать — времени у нас, а тем более у вас почти не осталось. Обстановка на Центральном фронте накаляется с каждым днем, фашисты могут ударить в любой момент.

— Товарищ Сталин, я понимаю всю меру ответственности… Мы… — чужим голосом заговорил генерал.

— Товарищ Абакумов, — перебил его вождь, — чекист не может плохо работать, у него есть только два пути — на выдвижение или в тюрьму. Поэтому старайтесь. Вам партия многое доверила, но она за многое и спросит. Ближайшие месяцы станут решающими в нашей схватке с фашизмом, и мы не можем позволить себе ни малейшей слабости. Я надеюсь на вас и ваших подчиненных, так и передайте им! — С этими словами Сталин закончил разговор.

Генералы перевели дыхание и вышли в приемную. Там по-прежнему находился один Поскребышев — корпел над бумагами. Рокоссовский еще не подъехал, они его встретили на лестнице. Абакумов перебросился с ним несколькими фразами по обстановке на Центральном фронте, спустился вниз и сел в машину. До самой Лубянки он не проронил ни слова. Фраза Сталина, что у чекиста есть только два пути — на выдвижение или в тюрьму, — жгла сознание как раскаленный уголь. Он слишком хорошо знал цену словам вождя, чтобы просто так отмахнуться от них.

Встретивший у входа в приемную дежурный так и не успел отрапортовать. Абакумов устало махнул рукой и направился к кабинету, но, заметив стоявшего в углу Утехина, спросил:

— Чего не отдыхаешь, Георгий Валентинович?

— После войны буду отдыхать, Виктор Семенович, — ответил тот и затем спросил: — Вы не посмотрите текст нашего указания Северову?

— Северов, говоришь? — И Абакумов невесело улыбнулся: — Долго жить будет — только что о нем говорили у товарища Сталина. Заходи, посмотрим!

Они прошли в кабинет. Утехин подождал, пока начальник снимет китель, и положил на стол текст радиограммы. Абакумов пододвинул документ к себе, внимательно, подолгу задумываясь над каждым словом, перечитал и в верхнем левом углу красным карандашом поставил подпись, после чего потянулся к папиросам. Положив радиограмму в папку, Утехин остался сидеть за столом.

— Ну, что там еще, Георгий? — устало спросил Абакумов — аудиенция у Сталина вымотала его до основания.

Утехин замялся и, пряча глаза, снова полез в папку.

— Давай поскорее, а то уже и глаза не смотрят, и голова гудит как медный котел.

— Тогда, может, потом? — И Утехин щелкнул замком.