Загадка Эдгара По

— У нас с мистером Шилдом состоялся интереснейший разговор касательно места классических языков в современном мире.

Франт бросил на меня быстрый взгляд, но воздержался от комментариев.

— Мне очень жаль, что я заставил вас ждать. Очень любезно с вашей стороны, что вы согласились встретиться здесь.

— Как здоровье мистера Уэйвенху?

Франт развел руками.

— Как и следовало ожидать. Боюсь, он вскоре покинет нас.

— Возможно, лучше будет… — начал Ноак.

— Но я не хотел бы откладывать обед, — быстро сказал Франт. — Мистер Уэйвенху сейчас почивает, и, если я правильно понял его врачей, в ближайшие часы никакого кризиса не ожидается. Он проспит еще несколько часов. Мне сказали, что карета подана.

Ноак задержался у камина.

— Я тут подумал, а не встретимся ли мы здесь с мистером Карсуоллом? Он ведь приходится мистеру Уэйвенху кузеном?

— Да, он приезжал сюда сегодня, и возможно заглянет снова, — без запинки протараторил Франт. — Но насколько я знаю, сейчас его нет.

— Я имел удовольствие мельком увидеться с ним и его дочерью на днях. Хотя, разумеется, я много о нем слышал.

В дверях Ноак остановился, повернулся и простился со мною и Чарли. Наконец дверь закрылась, и мы снова остались одни. Чарли сел на свое место и взял перо. Румянец и возбуждение, которые я видел на его лице днем, стерлись. Он казался замученным и несчастным. Я сказал себе, что отец должен вызывать у детей не только любовь, но и трепет. Но мистер Франт вел себя так, что Чарли было куда проще бояться его, чем любить.

— Давайте на сегодня закроем учебники, — сказал я. — Не доска ли для игры в триктрак лежит вон там на столе? Если хотите, мы можем сыграть партию.

Мы сели друг напротив друга за столом у огня и разложили шашки. Знакомое щелканье шашек и стук игральных костей оказали успокаивающее действие. Чарли увлекся игрой, которую с легкостью выиграл. Я подождал, пока он расставит шашки, чтобы взять реванш, но вместо этого он начал играть с ними, беспорядочно передвигая их по доске.

— Сэр, — вдруг спросил Чарли. — А что значит «побочное дитя»?

— Это ребенок, чьи родители не были женаты.

— Бастард?

— Да. Но иногда люди используют подобные слова безо всяких на то оснований, просто желая сделать собеседнику больно. Самое лучшее — не обращать внимания.

Чарли покачал головой.

— Непохоже, сэр. Это сказала миссис Керридж. Я случайно услышал ее разговор с Лумисом…

— Не следует слушать сплетни слуг, — по привычке вставил я.

— Да, сэр, но я не мог не услышать. Они говорили громко, дверь была открыта, а я сидел на кухне у кухарки. Керридж сказала: «Бедняжка, что тут скажешь, побочное дитя». Потом я спросил ее, что это значит, а она ответила, чтобы я не забивал себе голову ерундой. Они говорили о смерти дяди Уэйвенху.

— Она сказала о тебе «побочное дитя»?

— Нет, сэр, не обо мне. О кузине Флоре.

20

Генри Франт ошибся. Пока он обедал в тот вечер в клубе с мистером Ноаком, Джорджу Уэйвенху стало лучше. Старик пришел на короткое время в сознание, хотя и был очень слаб. Он потребовал, чтобы к нему привели всех родственников.

К тому моменту Карсуоллы вернулись и обедали с миссис Франт. Чарли лег спать, а я читал у камина в маленькой гостиной в задней части дома. Миссис Керридж попросила меня разбудить Чарли и привести вниз, когда он оденется. Сама она пойти за Чарли не могла, потому что нужна была в комнате больного. Через несколько минут мы с Чарли спустились на третий этаж и обнаружили миссис Франт, шепотом разговаривающую с врачом на лестничной площадке. Увидев Чарли, она замолчала.

— Любовь моя, дядюшка хочет тебя видеть. Я… он хочет попрощаться.

— Да, мама.

— Ты понимаешь, о чем я, Чарли?

Мальчик кивнул.

— Это совсем не страшно, — твердо сказала она. — Он очень болен. Но нужно понимать, что вскоре он отправится в рай, где снова выздоровеет.

— Да, мама.

Миссис Франт посмотрела на меня. Ее лицо в приглушенном свете казалось очень красивым.

— Мистер Шилд, будьте так добры, подождите тут. Я не думаю, что дядюшка задержит Чарли надолго.

Я ответил легким поклоном.

Они с Чарли вошли в комнату старика. За ними последовал доктор. Меня же оставили наедине с лакеем. Он был одет в ливрею, парик густо припудрен, а икры напоминали пару бревен, обтянутых шелковыми чулками. Лакей тайком рассматривал свое отражение в большом зеркале. Я мерил шагами коридор, притворяясь, что рассматриваю картины, висевшие на стенах, хотя спроси меня через минуту, что там нарисовано, я бы не смог ответить. Откуда-то из глубины дома доносился громкий голос Стивена Карсуолла, звук вибрировал, но не затихал, как шум моря тихой летней ночью. Дверь открылась, и врач подозвал меня к себе.

— Пожалуйста, зайдите на минуту, — пробормотал он, жестом приглашая меня внутрь.