Загадка фарфоровой балерины

Когда луч фонаря прошелся по стене, Настя обнаружила, что ход действительно когда-то был замурован. Но в нем имелся пролом, через который запросто мог пролезть средней комплекции человек. Должно быть, это и есть тот завал, который находился метров через десять после входа в подземелье Театра. Потому что по всем расчетам место расположения бывшей усадьбы Валетова было совсем близко.

– Смотри, там дыра есть, – она указала Артему на пролом. – Попробуем в нее пролезть? У нас же есть саперная лопатка. Если не получится, можно этот лаз расширить.

– И похоронить себя тут? – пробурчал парень.

Кажется, ему на самом деле было очень плохо. Даже при тусклом свете фонаря бросалось в глаза, каким серым стало его лицо. Да и Настя уже не просто дрожала. Ее почти колотило, как при лихорадке. Рваное дыхание еще немного и могло перейти в зубовный стук. Нужно было двигаться, иначе они тут просто замерзнут.

Окоченевшие пальцы хватались за куртку Артема. И она чувствовала его руки на своих плечах и талии. Невольно или вполне осознанно, но он прижимал ее к себе. Она ощущала, как лба касается его горячее дыхание. Сначала вот так прижаться к нему было порывом, импульсом. А теперь в его руках, несмотря на холод и угрозу в любую минуту оказаться погребенными под завалом, ей стало так хорошо! Как дома…

– Ты, наверное, подумала, что Анька – моя дочка? – вдруг тихо спросил Артем.

– Какая Анька? – не поняла Настя.

Все ее мысли были заняты вариантами спасения из Валетовских подземелий, узниками которых они невольно оказались.

– Девочка. Ребенок, с которым я гулял.

– А… А кто она?

– Моя сестра. Ей полгода.

Необъяснимое облегчение, как будто камень с плеч… Настя не осознавала до этой минуты, насколько остро ее поразила та картина – Артем с детской коляской. Где-то в глубине души она все-таки считала, что младенец – его ребенок. Хоть и пыталась, правда безуспешно, саму себя в этом разубедить.

Артем, кажется, ждал от нее чего-то. А она не замечала и безмолвствовала, уткнувшись ему в ворот куртки. Поэтому он снова заговорил.

– Знаешь, после того, как мы с тобой были на квартирнике, я о тебе думал.

– Думал? – тупо повторила Анастасия.

Его голос так приятно, гулко вибрировал, если приникнуть к груди. Она согласна была сидеть и слушать бесконечно…

– Да. Думал – нормальная, порядочная девчонка. Что мне с ней делать? Хотел дальше продолжать гулять. Но уже не мог выбросить тебя из головы.

В этом признании ей сейчас виделась такая сила, такая мужественность, каких она просто не встречала еще в своей жизни ни в ком. Может быть потому, что с ней в принципе еще ни один мужчина ТАК не говорил. Казалось бы, ну что такого он сказал? А для нее было сказано главное. И даже то, о чем он промолчал, она услышала.

Подчиняясь некой внутренней потребности, несмело коснулась губами его шершавого из-за едва проступившей щетины подбородка. Затем, совсем осмелев, поцеловала краешек плотно сомкнутого рта. Он ответил мягким поцелуем в висок и едва ощутимо провел губами по ее векам. Настя подумала, что если уж им суждено здесь погибнуть, то, по крайней мере, она умрет счастливой… Больше страшилась теперь другого – возвращения домой, в свой мир. Ведь это означало потерять Артема.

Когда Мартовицкий в очередной раз обмяк, всем телом припадая к стене, девушка снова в бессилии заплакала. Еще одна потеря сознания за такое короткое время – это очень плохо.

Глава 18. Допрос

Кабинет был самый что ни на есть стандартный, советский. Большой полированный стол, где под толстым стеклом можно было рассмотреть какие-то записки и открытки, массивное кресло руководителя и жесткие неудобные стулья для посетителей. На одном из таких и расположилась Настя. Чувствовала она себя не очень уютно, что не удивительно. Пока мужчина за столом что-то писал, девушка разглядывала всякие мелочи вроде подставки для карандашей и ручек, кожаного ежедневника, перекидного календаря, скрепочницы. И конечно здесь, как и в любом другом кабинете советского начальника, имелось несколько телефонов разных цветов. Один телефон был желтый с круглым диском и циферблатом, второй, красный, – с таким же диском, но уже без цифр – для внутренней связи. На тумбочке в углу стоял графин с водой, похожий на тот, что прикладывала к виску Людмила Прокофьевна из «Служебного романа». Перед глазами Насти вмиг возникла Алиса Фрейндлих в перекошенных очках. Прыснуть со смеху сейчас было совершенно некстати. Но от волнения с Настей подобное иногда случалось. Вот и сейчас она не сдержалась. И тут же притворилась, будто закашлялась.

Кабинет казался темным и хмурым из-за тяжелых бордовых штор и громоздкого шкафа во всю стену, доверху набитого папками, книгами, пачками бумаг. Противоположную стену занимали афиши Театра оперы и балета. Настя подумала, что кабинет Тамары Николаевны выглядел гораздо уютнее, хоть и менее внушительно. Здесь все было призвано вызывать благоговение, а там – располагало к отдыху, беседе и чаепитию.

– Как вы узнали об этом месте?