Загадка фарфоровой балерины

Таня ни за что не собиралась становиться разменной монетой, чувствами которой легко пожертвовать во имя каких-нибудь высоких идей или чьей-нибудь выгоды. Закрадывалась мысль, что ею тонко манипулируют. И все же она чувствовала по миллиметру проникавшее в сердце жало сомнения. Обезболивающее в виде добрых слов, понимающего взгляда, теплого отеческого голоса пока смягчало колотье. Но надолго ли хватит его действия?

– Если вы будете жить с родителями, – продолжал говорить Аркадий Валентинович, – ты будешь накрывать столы всей семье, готовить и убирать, встречать бесконечных гостей, подавать им чай и кофе. Независимо от твоего состояния, больна ты, сломала ногу, беременна или только родила, и ребенок разрывается от крика в соседней комнате. Не важно. Иначе ты станешь плохой невесткой, что совершенно точно означает – жить счастливо вам не дадут. В лицо тебе, возможно, этого и не скажут, будут улыбаться и все сделают сами. Но мужу обязательно сообщат, что ты не помогаешь его матери по дому. А уж как о тебе станут отзываться гости, которых ты, не дай бог, не обслужишь! Поверь, я знаю, о чем говорю. И еще. Он будет ходить на свадьбы, вечеринки и просто гулять с друзьями без тебя. Не факт, что там будет что-то плохое, но все же. Ему можно, тебе – нельзя. Одно единственное возмущение – и тебя быстро поставят на место. А место армянской женщины дома.

Таня слушала, не поднимая глаз.

– Ты же понимаешь, что это значит? – уточнил мужчина. – Отказ от балета и собственной свободы.

– Павел так никогда не поступит, – заявила Татьяна, вскинув упрямый подбородок.

Однако в ее душе слова отчима поселили смятение. Потому что в них действительно был резон. А еще Аркадий Валентинович не давил, не приказывал. Он пытался достучаться до нее без какого-либо проявления авторитаризма, как мудрый и любящий отец.

– Конечно, – кивнул он. – Не все такие и не у всех так. Но часть из перечисленного мною будет обязательно. Я не хочу ни в коем случае сказать, что армяне плохие. Просто они другие. То, что для подавляющего большинства русских девушек является странным и неприемлемым, для армянок нормально. И наоборот. То, что мы видим в семье своих родителей, накладывает неминуемый отпечаток на нашу будущую семью, на представление о том, какой она должна быть. Чтобы мягко и без травм для себя и других вписаться в армянскую семью, нужно родиться армянкой! И видеть весь смысл жизни ТОЛЬКО в муже и детях. Ему не будет комфортно с тобой, тебе постоянно будет трудно с ним. Лучше каждому жениться на представителе своей нации, потому что из-за наших переоцененных возможностей потом страдают ни в чем неповинные дети, которые даже не смогут сказать, русские они или армяне. Все, сказанное мною, возможно, убережет тебя от ошибки. Я ни в коем случае не могу брать на себя право запрещать тебе выходить замуж. Но поверь, ни я, ни мама этому браку не будем рады.

– Отчим Паши не армянин. И мать только наполовину армянка, – неуверенно заговорила Таня. – У них в семье нет таких порядков.

– Твоего Павла до какого возраста воспитывал отец?

– До четырнадцати лет, – потухла Таня.

Глаза заволокло слезами. Аркадий Валентинович встал, мягко положил руку на ее худенькое плечо и промолвил:

– Хорошо подумай, Татьяна.

Затем он вышел, оставив ее наедине с сумбурными мыслями.

Катя была дома одна. Появлению Анастасии почти не удивилась. Хотя и особой приветливости не выказала. Пригласила на кухню и принялась заваривать чай. А та не знала, с чего начать. Все заготовленные фразы вылетели из головы.

– Как ты? Что сказали родители по поводу твоего ухода из училища? – робко поинтересовалась гостья.

Кухня, в которой они расположились, была маленькая, но светлая. Белый шкаф-«пенал» и еще пара настенных, фанерный стол, столешница которого украшена серым узором под мрамор, и такие же табуретки – стандартный советский кухонный гарнитур, имевшийся практически у каждой семьи в стране. Тогда достать что-то более-менее оригинальное можно было только в Москве или, например, Вильнюсе, да и то, выстояв огромные очереди. В Настином времени, кстати, многие до сих пор жили так же. В углу у окна шумно урчал холодильник, на котором стояла хлебница. Между холодильником и столом-шкафом находилась газовая плита. Рядом с ней на табурете возлежал полосатый кот, который снисходительно позволил Насте его погладить.

Конечно, бедной обстановку назвать было нельзя. Скорее обычной. Обычные ковры на стенах, считавшиеся в СССР одним из признаков достатка, обычная добротная мебель, красивые светильники из стекла и латуни, которые даже в две тысячи девятнадцатом году имели бы весьма стильный винтажный вид. Но вот дыхания праздника здесь совсем не ощущалось. Наоборот – от хозяйки веяло некой грустью, и это отражалось на всей атмосфере.