Я пошел медленнее и, чтобы оттянуть момент встречи, начал с первой пирамиды, словно хотел остановить время и в той, что поменьше, не столь внушительной, полнее понять, где я: в Паленке, возведенном майя!
Взобрался по насыпи из камней, проросших травой, на цоколь храма, украшенный глифами. Все осыпалось, известняк крошился, изъеденный влагой. Из майяской кладки дожди вымывали связку и крупные ее зерна – камни, державшиеся тысячу лет, вываливались под собственной тяжестью.
Я рассматриваю глиф, заключенный в овал: он изображает лежащую горизонтально палочку с тремя точками над ней. "Хромосома, – думаю я, – а три жемчужины над ней символизируют троичное строение генетического кода в нитях ДНК". И тут же криво усмехаюсь. Это – предостережение! Ведь если б я еще не знал, или не хотел ничего знать об этих знаках, или был бы не столь принципиален, возможно, я попытался бы и всему миру вдолбить в сознание такое вот объяснение… Тысячи людей приняли бы его ничтоже сумняшеся. Тысячи не прочь были бы уверовать. Ну кому интересно выслушивать объяснения ученых мужей – глас вопиющего в пустыне, – что это всего-навсего цифра "8": черточка означала "5", каждая точка – "1". Уж слишком прозаично…
Через лаз в полу Храма Надписей, при свете голой лампочки, висящей на проводе под потолком, я спускаюсь по ступеням, крутым и высоким, погружаясь в подвальный холод. Останавливаюсь на полпути, чтобы глянуть наверх, удивляясь, что еще тридцать лет назад весь колодец был забит намертво слежавшимися за тысячелетие камнями и щебнем. Три года их выбирали! Лестничная площадка, поворот – и второй марш ступеней… Черт возьми! Внизу решетка! Неожиданность! Почти ко всему в этих
Но мне повезло: ключ торчал в замке, решетка была приоткрыта. Внутри склепа, еще двумя метрами ниже, на крышке саркофага – это была она! – сидел пожилой человек. Рукой с куском марли он тянулся к середине плиты. Глянул через плечо, когда я остановился позади.
– Добрый день, – шепнул я в чуткой тишине.
Он задержал взгляд на пачке листков и книжек, выглядывавших из сумки у меня на плече, слегка прищурился: опытный взгляд подсказал ему, к какой категории туристов меня можно отнести. Видимо, я был для него не из худших.
– Это был большой человек, – сказал он хрипловато, снова поворачиваясь к рельефу. Казалось, мы продолжаем недавно прерванную беседу.
– Жрец, который здесь лежит? – уточнил я.
– Нет, не этот, хотя он тоже, но я говорю о том, который это сделал, – старик провел тряпкой по плите. – Как вырезано! Наверно, дождется конца света, и люди будут дивиться, а от нас, от меня… – поправился он и пожал плечами.
– У вас есть дети? – спросил я.
– Конечно, – ответил он, думая, что я хочу переменить тему.
– Значит, вы тоже есть в этом древе, – указал я на крест в верхней части плиты. – Это – Древо Жизни.
– Знаю, доктор мне говорил… Хотите поработать? – спросил он, обернувшись 'к лестнице. – Только недолго. Как появятся люди, придется запереть решетку.
Должен согласиться, было что-то от техники в этом рельефе. Хотя каждой своей составляющей его частью, деталью и каждой черточкой он был неразрывно связан с искусством майя. Возможно, причиной была геометризованность композиции. Поместив рисунок в вытянутом прямоугольнике, художник старался и остальные линии провести параллельно сторонам рамы. Он добился чистоты и ясности линий и некоей строгой приподнятости, монументальности рельефа. Он разделил, выделил, упорядочил свои неопределенные, зыбкие символы. Но значило ли это, что таким образом он хотел придать изображению новое, поверх искусства звучание?
Я раскрыл "Мысль и религию Древней Мексики".
Так, по ее мнению, выражена связь трех миров: мертвая материя Земли, благодаря Древу Жизни, а потом человеку, поднимается до сферы духовной жизни, символизируемой небом.
Затем я отыскал свои выписки из произведения "великого пророка", объявившего миру о космических контактах древних землян 6. Вот что он говорит: